Капитан действительно был похож на капитана корабля: крупный, солидный, с обветренным лицом, с представительным мясистым носом и стойким взглядом — мужчина преот-менной выдержки, настоящий морской волк, вот уже лет пятьдесят бороздящий моря и океаны этой жизни. От него всегда исходила этакая захлестывающая волна презрения к любым опасностям, казалось, он не только ничего не боится, но и наоборот, всем сердцем желает риска, ибо, когда мы побеждаем без опасности, мы торжествуем победу без славы, а он определенно нуждался в лаврах отважного корсара. Герман уважал Капитана, почитал за равного и делегировал ему самые отчаянные задачи, например, на днях поручил отбиться от налоговиков, оккупировавших автосервис. Капитан, недолго думая, собрал лихую команду, перебросил мостки и бросился на абордаж. Вскоре чиновники трусливо бежали, забрав с собой все свои претензии, правда, успели распотрошить кассу предприятия.
Так вот, при помощи новых, очков Сильвин внезапно увидел в воспаленных, глазах Капитана всю его душу — неожиданно мелкую, мечущуюся, лживую, существующую лишь скучными инстинктами. Он, несмотря на всю волнующую романтичность облика, на самом деле был соткан не из морских узлов и громовых штормов, а исключительно из белковой органики, и состоял отнюдь не из цельного куска кремня, а из пустот, забитых окаменевшим шлаком испражнений. Он жаждал вовсе не ветра в паруса, а физиологических излишеств в тихой гавани, не соленых брызг в лицо, а узколобой купеческой наживы в городской лавке. Он был проспиртованным сатиром, ничтожным рабом живота, пресыщенной плоти и кошелька, он был взвесью на дне бутылки с прокисшим пивом, накипью в кастрюле, аллергической пыльцой и больше ничем. В нем не нашлось и наперстка заявленной отваги, его героический типаж являлся не более чем иллюзией, гениальным жульничеством. Впрочем, он не был и авантюристом, даже не вел двойной бухгалтерии — ничего не предпринимал, чтобы обманывать, просто природа наделила его импозантной фактурой и мужественной внешностью, и люди легко обманывались, воображая жаркий огонь там, где лишь слабо тлел ущербный уголек.
Отведав душу Капитана, Сильвин прочитал в его глазах и всю его прошлую жизнь, до последней капли, во всех ее мыслимых подробностях, отчего едва не потерял сознание, а потом увидел и его ближайшее будущее: владелец доблестной фуражки погибал от вероломной пули, выпущенной ему в голову из непроницаемой темноты. Вот почему Сильвин подскочил на стуле.
Все было примерно так же, как тогда, когда он заглянул в глаза Германа, но теперь, благодаря очкам, несоизмеримо явственнее и подробнее. Самое важное — Сильвин на этот раз чувствовал себя не жалким вуайеристом, подглядывающим в замочную скважину, а полноценным интерактивным зрителем, потому что при желании мог окунуться в любой временной отрезок жизни Капитана, взять любой эпизод, рассмотреть его во всех деталях и с любой точки зрения, и не только услышать какой-либо разговор, но и вникнуть, кто и что на самом деле думал, пока говорил. Это было потрясающе.
Сильвин узнал о чем в данный момент, чокаясь с Германом, размышляет Капитан, поскольку это лежало на поверхности и сразу бросалось в глаза. А думал Капитан о том (отбрасывая мысли о мудреном сексе), как много он заработал на афере с автосервисом, поскольку так называемые налоговики были им же и подосланы, и сколько еще предстоит заработать, в особенности тогда, когда автосервис будет всецело принадлежать ему. Что же касается своего приятеля и партнера по бизнесу — Германа, то, несмотря на то, что они знают друг друга много лет, служили в одной части, вместе выпили цистерны горькой, этот тупой солдафон с манией величия, склонный миндальничать со всякими дегенератами, вроде этого одноглазого ублюдка, совсем ему не друг и не заслужил к себе другого отношения. Не говоря уже о том, что все равно рано или поздно Германа закатают в асфальт столичные — а они об этом, ох, как давно мечтают. Слава богу, что он, Капитан, успел вовремя подстраховаться: засвидетельствовал столичным свое глубочайшее почтение и сообщил о Германе и его бизнесе все, что их интересовало.
