Сигналы Страшного суда - страница 4

---

Перейти на стр. ОК

---

А масло пахнет жестью и прогоркло.

И, досидевши до конца и встав,

Накинулся на лестницу и еле

Дошел до верху, быстро отпер ставни.

Тогда-то мы очухались и сели.

III. «Дождь был один. Интимно рассказал…»

Дождь был один. Интимно рассказал,

Что он – большая серая собака.

Я тер лицо и липшие глаза,

Стеснявшиеся морщиться и плакать.

Обструги досок, бледный керосин,

Колеблемое пламя керосина,

Опять окно и сонная косынка,

Измятая и пахнущая псиной.

И жирный шум льняных и грустных струй,

В кустах речной, в окне простоволосый.

И ломкость рук, – мы ели землянику,

И озеро, – мы расплетали косы.

6 июля 1929

Луга – Ленинград. Загородный, 16

30. Одесса

Вечер высчитал – ночь через час.

Точно. Был он.

Свет сочившийся погас.

Наступил сон.

Хрип, и ветер, и треск свай,

Череда волн.

Жесть выхлестывала лай,

Звон бил мол.

Волны с ревом в степь несут

В шерсти белый дым.

Камни рокочут – крабы в тазу

Черные из воды.

Сломлен у мидий острый край,

Погреб – бочки – сыр.

На базаре лают псы.

Бьют часы. Ночь.

15 июля 1929

Загородный, 16

31. Весна («Окна и люди, – серые на желтом…»)

Окна и люди – серые на желтом.

Люди и мыши – хвостики улыбок

Мечутся по улицам, а улицы расколоты

Сталью – это лужи, глубиной до неба.

В каждом желтом дворе

Синяя весна.

В каждом синем окне

Веселится примус.

На гудящем огне

Варится горох.

Под котами во дворе

Пыльные диваны.

К одному бежит гречёнок,

Подбежал и наплевал.

А коты, сощурясь

На весенний день,

Прыгнули с диванов

В голубую тень.

В погребе у норок,

В писке темноты

Ждут мышей тишайшие

Черные коты.

29 марта 1930

Загородный, 16

32. Дворик на Канатном

У солнца лучик-хвостик,

Горячий, как укол.

Внизу цветет известка,

Но влажен желтый двор.

Расщеплены ступени,

Разлито молоко,

И выгорают тени

Угарно и легко.

1930

Одесса

33. «Я сидел, а вы играли…»

Я сидел, а вы играли,

Это было не нарочно:

Я глядел в свою диктовку,

Вы шутили с мандолиной.

Впрочем, тихо на рояле

Мендельсона вы учили.

Что поделаешь – таких

И в могиле беспокоят.

Мягко волосы струились,

Тихо песня раздавалась

И, однако, заглушала

Громкий примус в вашей кухне.

Слезы жгли глаза и душу,

Я их прятал, вы скрывали.

Грустно Мендельсона слушать

На расстроенном рояле.

1930

Ленинград

34. Елисаветградский переулок

На большом колесе,

Красном и зеленом,

Двинулась карусель

С пеньем и звоном.

Лошадки качаются —

Огненные пятна,

Голубые платьица,

Синие глаза.

Расплетается коса,

Придвигается гроза.

Затуманился базар,

Ветер давит, тучи прут.

Улетают платьица,

Пыль по полю катится.

Капли прыгают, как ртуть,

Начинается дождь.

Под зеленой стеной

Карусель в брезенте.

Я один. Пустота. Кипящее небо.

Я один. Пустота. Шипящие лужи.

Я один. Я один. Это грусть моя звенит.

Убегаю и стою. Так ныряющий стоит.

. . . . . . . . . . . . . .

И дождь стоит – струя в струю.

И звон стоит, и я стою.

1930

Одесса

35–38. Ловля

I. «На светлом ноже от окна на обоях…»

На светлом ноже от окна на обоях

Висит золотая летучая мышь, —

Предутренний дождь всегда беспокоен, —

Другие мелькают, срываясь с крыши.

Стены тлеют, свет стекает,

Он темнеет. Он погас.

Догоняет, настигает.

Нет, не спится в этот час.

Но после дня и кипенья дня

Теперь вокруг цветет тишина.

Песок и жар испит до дна,

Вперед – пустырь, назад – стена.

Беззвучно прошла железом дверь,

Зеркальны лужи между рельс,

Без капли крови гудит голова,

И небо качают колокола.

Звон стихает, сон потек…

Но вдруг – движенье, и сна нет:

Как брошенный в пропасть на солнце платок,

В сенях за дверью зажегся свет.

Свет внезапен. Я один.

И он немыслим. Шума нет.

Нет ни звука. Нет причины.

Тишина. Пылает свет.

В сенях за дверью, верно, вор?

Там вора нет, поверь, поверь.

Сейчас я встану, возьму топор,

Ступлю на свет и открою дверь.

19 апреля 1930

Загородный, 16

II. «В окна падал белый снег…»

В окна падал белый снег,

На пол – синяя мука.

В полудуме-полусне

Веки сходятся тесней.

В этой узкой полосе

Вдруг каменья на косе.

Тут росли густые сны

По каналам из ворот,

А в ушах молочный рог

Протрубил тринадцать раз.

Месяц черен. Он кишит

Голубыми червячками.

Печь открыта и блестит

Беспокойными зрачками.

Разбудил меня испуг,

Или треснул уголек.

Я гляжу – лицо в огне,

Это снится мне во сне.

Тлеет черная коса,

И искривлен красный рот,

Плачут черные глаза,

Их сжигает, их сожжет.

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---