— Ради бога, что нужно этому ребенку?
Кронпринц пришел сестренке на помощь.
— Мари-Сесиль хочет знать, кто старший: Жозефина или Хююб, — дружелюбно пояснил он.
— Понятия не имею, — выпалила тетушка в крайнем смятении. — Не могу я этого сказать. Вообще-то старшая Тини…
Взгляд ее, устремленный на папу, настойчиво требовал: скажи же хоть слово. Вместо ответа папа беззвучно, словно в истерическом припадке, рассмеялся, подперев лоб кулаком, под локоть ему при этом попала вилка.
— Каково же твое участие в этом плане, Вилли? — спросил дедушка.
Лицо папы напряглось, он поднял голову.
— Я бы взял склад, — сказал он как бы в порыве откровенности, после чего снова разразился беззвучным смехом.
Ответ его прозвучал неудачной шуткой. Вилка согнулась под тяжестью его руки. Тетушка встала из-за стола и, прикрыв рот салфеткой, быстро вышла из комнаты.
— По-моему, она будет плакать, — убежденно и очень серьезно сказала Мартышка. — Я тоже.
Она сползла со стула и важно прошествовала к двери. Когда она ее распахнула, послышались тетушкины всхлипывания, к которым немедленно присоединились Мартышкины, но тут дверь захлопнулась.
За столом образовалось заметное зияние. Папа пытался на колене выправить погнутую вилку. Кронпринц жевал так, будто от этого зависело спасение его жизни. Сердце его сжималось от страха за отца, за дедушку, за себя… Напряжение, возникшее между папой и дедушкой, грозило непоправимо разрушить что-то важное. Кронпринцу казалось, что, если не думать об этом, а только есть, быть может, удастся отвести опасность. Дедушка поднял глаза от тарелки.
— Зачем тебе понадобился склад?
Мартышка вернулась с покрасневшими, но сухими глазами.
— Тетушка хочет быть одна, — сообщила она. — А я никогда не плачу, когда я одна.
— Зачем тебе склад?
— Для моего дела, — ответил папа еле слышно.
— Не знал, что у тебя есть дело. Я всегда считал тебя дилетантом, вольным художником — камин здесь, стенка там. Это делом не назовешь. А другой работой ты уж сколько лет не занимаешься.
— Для подрядов сейчас времена неблагоприятные.
— Сейчас самые лучшие времена. Никогда они не были так благоприятны.
— Сейчас невозможно составить капитал. При шести процентах годовых.
— Проценты будут возрастать. Теперь или никогда, Вилли. Не строй себе иллюзий.
— Отец прав, — поддакнул дядя Йооп. — В экономике небывалый расцвет. Как человек, связанный с деловой жизнью, я вижу это ежедневно. Мы постоянно испытываем нехватку рабочей силы.
— Не строй себе иллюзий, — повторил дедушка. — Ты же деловой человек, черт побери, и отлично знаешь, что тебе по плечу, а что — нет. Если ты чего-то не можешь, забудь об этом.
Папа выправленной вилкой накалывал на скатерти квадратики — четыре на четыре. Из четырех таких квадратиков получался новый квадрат, а четыре новых складывались в еще больший.
— Иллюзии, — пробормотал он.
— Конечно, иллюзии! — взорвался дедушка. — Год за годом дело ждет тебя. Теет следит, чтобы все было в порядке. Будь у меня хоть малейшие основания считать, что у тебя серьезные намерения насчет твоего «дела», тебе бы только пальцем шевельнуть. Но все эти годы ты ни разу даже не заглянул сюда. Ты знаешь, что здесь все твое и что этого тебе хватит с лихвой. Потому и тешишь себя мыслью, что у тебя есть «дело» и что когда-нибудь ты достигнешь великих свершений. А между тем упускаешь одну возможность за другой. Я могу сказать, зачем тебе понадобился склад. Просто ты боишься признаться самому себе, какое ты ничтожество.
Дедушка был очень возбужден. Лицо его налилось кровью. Он то и дело взмахивал рукой и несколько раз даже пристукнул кулаком по столу. Дядя Йооп украдкой поглядывал на дверь, за которой предположительно скрывалась тетушка. Мартышка и кронпринц яростно жевали жесткое мясо. Папа, казалось, вовсе не слушал своего старого отца, сосредоточив все внимание на выкалывании квадратиков. Но теперь он спокойно ответил, хотя спокойствие было чисто внешним. Он как бы хотел противопоставить его дедушкиному возбуждению.
— Это не так, отец.
— А как же тогда?
— У меня нет твоего честолюбия. Я не стремлюсь к великим свершениям. Памятника себе я не воздвигну. А зарабатываю я больше чем достаточно. Так чего ради я стану вешать себе на шею такую обузу?
