Идти по белой дорожке оказалось не так уж легко. Она пружинила под ногами, точно батут в спортзале. Светозар был еще на полпути, с трудом переступая негнущимися ногами, когда Отец Паисий сошел с нее на сцену. Черный Магистр метнулся к нему, угрожающе подняв руку. Отец Паисий, не останавливаясь, провел рукой с зажатым пылающим, неистово пульсирующим крестом слева направо, точно собирался его перекрестить. Тощая фигура Магистра выгнулась дугой, словно по ней пропустили электрический ток. Со сдавленным криком он слетел со сцены в расползающуюся толпу коричневых.
Отец Паисий остался один на один с неподвижно замершим чудовищем. Светозар попытался ускорить шаг, но дорожка закачалась под ногами, и он чуть не упал, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие.
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа! - громыхающий бас священника прорезал тишину, нарущаемую лишь многоголосым подвыванием объятых ужасом коричневых монахов. - Изыди, сатанинское отродье, откуда пришел в наш мир!
Дорожка внезапно стала вязкой, как зыбучий песок. Проваливаясь в нее по щиколотки, Светозар увидел, как чудовище разинуло пасть. Странный клекот вырвался из нее, то ли смех, то ли плач.
- Слишком просто, - низким, тягучим голосом проговорила тварь. - Слишком просто, священник, чтобы быть действенным. Здесь мое царство. Тот, кого ты назывешь Богом, давно отказался от него.
- Врешь, нечестивый! - взревел отец Паисий. - И доказательством этому будет сей крест, коий я накладываю на тебя...
Он повел крестом слева направо на уровне плеч чудовища, но не успел окончить движение. Рукой с разжатой ладонью чудовище сделало какой-то непонятный жест. Вспыхнув в руке священника так ослепительно, что у Светозара зарябило в глазах, крест с громким треском переломился посредине, чуть ниже соединения крестовины, верхняя половина упала на сцену отцу Паисию под ноги, и сцену мгновенно охватили взметнувшиеся языки пламени, скрывая могучую фигуру священника.
- Огню очищающему предаю мерзкое гнездилище!..
Больше Светозар ничего не увидел и не услышал. Когда чудовище сделало рукой свой жест, световая дорожка оторвалась от бледной ладони, несколько секунд поколебалась, раскачиваясь, и лопнула, как туго натянутая резина. Что-то ударило Светозара по ногам, отбросив назад в смотровую. Он больно ударился затылком о стену и, оседая на пол, увидел двоящееся в глазах изображение быстро закрывающейся стены. Через несколько секунд он пришел в себя и, вскочив на ноги, подбежал к смотровой прорези, но тут же отшатнулся. За ней не было ничего, кроме полыхающего огня, треск которого заглушали далекие вопли толпы.
Светозар не помнил, как выбрался из смотровой. В руке у него почему-то оказалась Библия, но он не знал, когда успел подхватить ее со столика и зачем. Обратный путь он проделал автоматически, опасаясь лишь снова проходить через юлу, но той не оказалась. Коридор был пуст и темен. Фонарик остался у отца Паисия, и Светозару пришлось идти в потемках, нашаривая дорогу свободной рукой. На миг ему даже показалась, что он заблудился, но почти сразу же он попал в помещение с винными бочками. Здесь тоже было совершенно темно. Голубоватый свет, ранее исходящий, должно быть, от юлы, пропал. В темноте слышалось какое-то странное бульканье. Светозар нашарил в кармане спичечный коробок и чиркнул спичкой. Затычки у бочек оказались выдернутыми и вино лилось из них темными струями.
Чувствуя, как пересохло в горле, Светозар припал к струе, сунув Библию за ремень под куртку, чтобы не замочить. Вино действительно придало ему силы. Напившись, Светозар выпрямился и, шлепая по образовавшимся лужам, покинул погреб.
Минуту спустя он вылез из колодца, бегом пересек заснеженный дворик и у стены оглянулся. Окна бывшей церкви не были больше темными. В них полыхало, из них рвалось ярко-желтое пламя, разбрасывающее шлейфы черного дыма.
Глубоко вздохнув, Светозар перелез через стену и побежал по пустынной дороге, чувствуя, что многое потерял в эту страшную ночь, но кое-что и приобрел. Что-то, что трудно высказать, но что останется в нем на всю жизнь. Но что это было - вера, стремление продолжать борьбу или что еще, - он так и не мог понять, идя по пустынным, притихшим ночным улицам замершего в страхе города.
