Буллингер. Я тебе уже сказал - мне нужен шпиц.
Швейк. Если бы министерский советник Войта был всего-навсего евреем, собачку можно было бы у него попросту отобрать - и баста. Но он ариец, у него светлая борода, только чуточку растрепанная.
Буллингер (заинтересован). Он истинный чех?
Швейк. Не так, как вы изволите полагать. Он не саботирует и не клянет Гитлера на чем свет стоит. Тогда бы это было проще простого. В концлагерь как меня, из-за того, что меня неправильно поняли. Но он-то как раз коллаборационист, и его уже называют Квислингом, так что на шпице придется поставить крест.
Буллингер (извлекает револьвер из ящика стола и весьма выразительно прочищает его). Я вижу, ты не желаешь мне организовать шпица, ты саботажник.
Швейк. Осмелюсь доложить, собачку я вам рад бы устроить. (Поучающе.) Существуют различные системы, господин шарфюрер. Болонку или фокстерьера-крысолова крадут, например, обрезая поводок в толчее. Злого пятнистого немецкого дога привлекают тем, что проводят перед ним суку, у которой течка. Дог почти так же падок и на жареную конскую колбасу. Но бывают и собаки изнеженные и избалованные, как архиепископ. Один раз я имел дело с пинчером, масти перца с солью, он не хотел брать колбасы, которую я приготовил, чтобы заманить его в собачий питомник в Кламовку. Три дня ходил я за этим пинчером и наконец не выдержал и прямо спросил даму, которая прогуливалась с ним, что, собственно, жрет ее собака, отчего это она так прелестно выглядит? Даме это польстило, и она ответила, что больше всего пинчер любит котлеты. Вот я и купил ему шницель. Я полагал, это еще лучше, чем котлеты! И смотри-ка, это дерьмо собачье не захотело даже повернуться и посмотреть на мясо, потому что это была телятина. А пес был приучен к свинине. Пришлось мне купить для него свиную отбивную. Я дал ему ее понюхать и побежал, а собака за Мной. Дама закричала: "Фунтик, Фунтик!", но милый Фунтик был уже далеко. Он бежал за отбивной до угла, там я надел на него ошейник, и на следующий день он был уже в Кламовке, в собачьей клетке. Но что будет, если вас спросят, откуда у вас собачка, когда увидят пятнышко на ушке?
Буллингер. Не думаю, чтобы меня стали спрашивать, откуда у меня этот шпиц. (Звонит.)
Швейк. Тут вы, пожалуй, правы - такая любознательность к добру не приведет.
Буллингер. Мне сдается, что твое свидетельство об идиотизме - липа; но я, так и быть, посмотрю на это сквозь пальцы, во-первых, потому, что Бретшнейдер - вонючка, а во-вторых, если ты добудешь собачку в презент моей жене, ты преступный тип!
Швейк. Господин шарфюрер, прошу разрешения, мне нужно кое-что сказать, свидетельство у меня подлинное, но у меня есть и торговля собаками. Как говаривал один трактирщик из Будейовиц: "У меня падучая, но у меня еще и рак". Таким способом он пытался скрыть, что обанкротился. Как говорится, беда никогда не приходит одна.
Голос. Опергруппа. Лавочница Моудра продолжает утверждать, что не нарушила приказа открывать лавки не ранее девяти часов утра, так как открыла свою лавочку только в десять часов утра.
Буллингер. На пару месяцев в карцер старую лгунью за недонарушение постановлений! (Вошедшему эсэсовцу, указав на Швейка.) Впредь до дальнейших распоряжений - освободить!
Швейк. Прежде чем я окончательно уйду, я хотел бы еще замолвить словечко за одного господина, он там ждет среди арестованных, не надо его сажать вместе с прочими, ему это неприятно, вдруг на него падет тень, потому что он сидит с нами, политическими, на одной скамье. Он угодил сюда только всего-навсего за грабеж и мокрое дело.
Буллингер (рычит). Вон отсюда!
Швейк (стоя навытяжку). Слушаюсь! Шпица я приволоку, как только его раздобуду. С добрым утречком! (Уходит с эсэсовцем.)
ИНТЕРМЕДИЯ В НИЗШИХ СФЕРАХ
Швейк и эсэсовец Мюллер-второй разговаривают по дороге из гестапо в
трактир "У чаши".
Швейк. Если я пани Копецку попрошу, она это для вас сделает. Меня радует, что вы подтвердили, что фюрер не распутничает, а бережет свои силы для высоких государственных дел. И даже спиртного не употребляет. Все, что он натворил, он натворил, так сказать, в трезвом уме, но не всякий решился бы повторить все это вслед за ним. И то, что он ничего не ест, кроме как немного овощей и мучного, это тоже очень кстати. В войну и так всего не хватает, а тут все же одним едоком меньше. Я знал одного крестьянина в Моравии, он страдал несварением желудка, и у него не было аппетита. Работники у него совсем отощали, об этом шли толки по всей деревне, а он знай себе ходил и повторял лишь одно: "Мои работники жрут все то же, что я". Пьянство, конечно, порок, с этим я согласен. К примеру, торговец кожей Будова хотел было обмануть своего брата, а затем, будучи под мухарем, расписался, что уступает свою долю наследства брату, вместо того чтобы сделать наоборот. Во всем есть две стороны, и от распутства ему незачем было отказываться. Будь на это моя воля, я бы этого ни от кого не требовал.
