Первый солдат. Ну а если мы тебе скажем, что плевать мы хотели на Гитлера и что мы собираемся перебежать к русским и захватить тебя с собой, потому что ты знаешь русский язык, ведь чешский похож на русский?
Швейк. Чешский чрезвычайно похож, но я бы, пожалуй, вам не советовал, я еще здесь не осмотрелся, господа. Я хотел бы лучше выяснить, как дойти до Сталинграда.
Второй солдат. Это потому, что ты нам не доверяешь? Поэтому?
Швейк (дружелюбно). Мне хотелось бы считать вас бравыми солдатами. Потому что, если бы вы были дезертирами, вам следовало бы обязательно захватить что-нибудь для русских - пулемет или, может быть, хорошую стереотрубу - что-нибудь, что может им пригодиться. А как пойдете поднимите эту штуку повыше, чтобы они сразу не начали стрелять. Вот как это делается, так я слыхал.
Первый солдат (смеется). Ты считаешь, что они поймут, если это даже не по-русски? Все ясно, ты из осторожных. И потому уверяешь нас, что тебя интересует лишь, где будет твоя могила в Сталинграде; так иди вот по этому направлению. (Показывает.)
Второй солдат. А если тебя кто-нибудь спросит, мы - военный патруль и проверяли всю твою подноготную, заруби себе это на носу.
Первый солдат (уходя). Ты, братец, дал нам хороший совет.
Швейк (машет им вслед). Да будет так, и до свиданья!
Солдаты быстро удаляются, и Швейк идет дальше в указанном ему направлении. Но становится видно, что он отклонился от него, сумрак скрывает Швейка. Потом он снова появляется уже на другой стороне сцены. Здесь он ненадолго задерживается около дорожного указателя с надписью: "До Сталинграда 50 км". Швейк качает головой и идет дальше. По небу проносятся облака, окрашенные
заревом далекого пожара. На ходу Швейк смотрит на них с интересом.
(Поет.)
Думал я уйти отсюда
При ногах и голове,
Думал, что служить я буду
Так недельку или две!
Пока он шагает, покуривая трубочку, облака бледнеют, исчезают, и в розоватом свете появляется столик Швейка в трактире "У чаши". Друг Швейка Балоун стоит на коленях перед Копецкой. Копецка стоя вышивает. За столиком с кружкой пива
сидит Анна.
Балоун (словно читая молитву). Итак, я клянусь без всяких задних мыслей и на пустой желудок, так как все попытки дагбыть жаркое провалились, клянусь, - так и не получив приличного обеда, клянусь девой Марией и всеми угодниками, что я никогда добровольно не вступлю в нацистскую армию, и да поможет мне в этом всемогущий бог. Я делаю это в память о моем друге пане Швейке, который теперь шагает по ледяным степям России, верный своему долгу, потому что ничего тут не попишешь. Он был хороший человек.
Копецка. Так, теперь вы можете встать.
Анна (делает глоток, встает и обнимает его). И свадьба может состояться, как только придут бумаги из Противина. (Поцеловав его, обращается к Копецкой.) Жаль, что у вас так плохо вышло.
Молодой Прохазка стоит в дверях со свертком под мышкой.
Копецка. Пан Прохазка, я же запретила вам переступать порог моего дома, между нами все кончено. Вашей великой любви не хватает даже на два фунта вырезки.
Молодой Прохазка. Ну а если я принес их? (Показывает.) Два фунта вырезки.
Копецка. Как, вы все-таки принесли? Несмотря на все кары, которые грозят вам?
Анна. И все это уже ни к чему, ведь правда? Пан Балоун и без того поклялся нам.
Копецка. Но зато это доказательство искренней любви со стороны пана Прохазки. Рудольф! (Пылко обнимает его.)
Анна. Пан Швейк очень обрадовался бы, если бы узнал об этом, он был такой добрый человек! (Бросает нежный взгляд на котелок Швейка, висящий над его постоянным столиком.) Получше храните его шляпу, пани Копецка, я уверена, что лан Швейк после войны снова придет за ней.
Балоун (принюхиваясь к свертку). К такому мясу очень пойдут бобы.
Трактир исчезает. Из глубины сцены ковыляет пьяный субъект в двух толстых
овчинных тулупах и стальном шлеме. Швейк натыкается на него.
Пьяный. Стой! Ты кто? Я вижу, ты один из наших, а не горилла, хвала всевышнему! Я - фельдкурат Игнаций Буллингер из Меца. Нет ли у вас случайно при себе вишневки?
Швейк. Осмелюсь доложить, чего нет - того нет.
