Кто опишет все фонтаны на просторных площадях, все статуи и памятники? На круглой площади к северу от Лондонского моста, где сливаются четыре улицы, стоит пирамида нимф и тритонов, речных богинь Полиальбиона и морских богов британского побережья, купающихся в неумолкающем потоке пенящейся воды. А вот эмблема города, грифон, изливает воду из клюва; эмблема короля, лев, — из пасти. У подножия собора святой Георгий поражает дракона, ноздри которого извергают не огонь, а прохладную воду Новой Реки. Перед Домом Ост-Индской Компании четыре слона из черного мрамора, несущие на спинах беломраморные башни, выдувают из своих повернутых к небу хоботов обильный символ богатств Востока. В садах Тауэра сидит на троне Карл II, окруженный толпою Муз, Добродетелей, Граций и Часов. Башня Таможни — маяк. Огромный шлюз, символ победы над водной стихией, перерезает Флотскую канаву у ее слияния с Темзой. Река одета в гранит от Блек-Фрайерского моста до Тауэра, и через каждые двадцать шагов строгий каменный ангел смотрит с балюстрады на противоположный берег.
Гамбрил Старший объяснял свой город со страстью. Он показывал пальцами на макет, он воздевал руки и подымал глаза, стараясь дать представление о размерах и великолепии своих построек. Пряди его волос то и дело падали на глаза, и их приходилось нетерпеливо откидывать назад. Он сучил бородку; стекла его очков сверкали, точно настоящие глаза. Глядя на него, Гамбрил Младший невольно думал, что перед ним статный и жестикулирующий силуэт одного из тех старых пастухов, которые стоят перед руинами на гравюрах Пиранези, являясь живым доказательством поразительного величия и падения человеческого рода.
— Вы? Это вы? — Она не верила своим глазам. Гамбрил кивнул.
— Да, это я, — успокоил он ее. — Побрился, только и всего Он оставил бороду в правом верхнем ящике комода, среди галстуков и воротничков.
Эмили критически оглядела его.
— Без бороды вы мне нравитесь больше, — наконец решила она. — Вы более милый. Нет, я не хочу сказать, что раньше вы не были милым, — поспешила она добавить. — Как вам сказать — более приятный, что ли… — Она замялась. — Это глупое слово, — закончила она, — ноя сказала бы: более нежный.
Это был самый жестокий удар.
— Более мягкий и меланхоличный? — подсказал он.
— Да, если хотите, пожалуй, так, — согласилась Эмили. Он взял ее руку и поднес к губам.
— Я вас прощаю, — сказал он.
Он мог простить ей все, что угодно, во имя этих невинных глаз, во имя строгих, серьезных губ, во имя коротких каштановых волос, окружавших — без тени серьезности, без тени строгости — своими веселыми обильными завитками ее лоб. Он, или, вернее, Цельный Человек, опьяненный своим деловым триумфом, встретил ее в Национальной галерее, куда он зашел после победы над мистером Болдеро. «Старые метры, юные метрессы» — так Колмэн рекомендовал ему Национальную галерею. Он проходил по залу венецианцев, чувствуя себя таким же полным жизни, как самая большая композиция Веронезе, когда позади себя он услышал магическое слово, открывающее новые приключения, произнесенное хихикающим шепотом: «Бобер!» Он сделал крутой поворот и очутился лицом к лицу с двумя перепуганными молодыми женщинами. Он свирепо нахмурился: он потребовал удовлетворения. Обе они, заметил он, обладали вполне приемлемой наружностью, и обе были очень молоды. Одна из них, по-видимому старшая — и более привлекательная, как он сразу же решил, — была сконфужена до последней степени: покраснела до ушей и забормотала извинения. Но другая, та, что, судя по всему, произнесла магическое слово, только смеялась. Благодаря ей завязалось знакомство, скрепленное через полчаса чаем и звуками первокласснейшей музыки на пятом этаже ресторана Лайонса на Стрэнде.
Их звали Эмили и Молли. Эмили, по-видимому, была замужем. Ее секрет выдала Молли, причем Эмили очень рассердилась на нее за эту явную нескромность. Факт замужества Эмили сейчас же окутали покровом тайны, окружили заградительной зоной недомолвок: стоило Цельному Человеку задать на эту тему вопрос, как Эмили смолкала, а Молли принималась хихикать. Но хотя Эмили была замужем и была старшей, Молли, несомненно, знала о жизни гораздо больше; мистер Меркаптан без всяких колебаний назвал бы ее более цивилизованной. Эмили не жила в Лондоне; похоже было, что она вообще нигде не жила. В данный момент она гостила у родных Молли в Кью.
