Он не раз удивлялся, сколько может сказать о доме его запах. Самый первый запах, который чувствуешь, едва переступив порог. Одни дома встречают гостя ощущением одиночества: ароматом увядших цветов, пустого холодильника, лежалого постельного белья и необжитых комнат. Другие — наполнены духом старости: запахом немощного тела, сердечных капель, поношенной одежды и старых фотоальбомов.
Этот дом пах счастьем.
Влад не смог бы объяснить, что рождало в нем такую уверенность. Может, густой аромат сосновых досок? Или едва заметный — апельсинов? Он постоял с минуту, наслаждаясь забытой атмосферой домашнего тепла, и шагнул в сумрачную глубину холла.
При ближайшем рассмотрении Ленкин дом не производил впечатления неуемной роскоши. Скорее — достатка чуть выше среднего. Что-то подсказывало: темный пол из нарочито грубо оструганных досок, стены, оклеенные фактурными обоями и выкрашенные в фисташковый цвет, икебаны из сухих цветов в огромных глиняных кувшинах — все это Пермяковы сделали своими руками. Хотя, нет, Пермякова — девичья фамилия Ленки, а сейчас она… Влад попытался вспомнить и не смог. Никогда не интересовался.
Из небольшого холла на второй этаж поднималась деревянная лестница, и вели куда-то три двери. Выбор пал на ту, что находилась справа, ближе других. За ней оказался коридор, залитый розовым светом утреннего солнца, который проникал через два огромных окна. Влад шагнул в него и замер, застигнутый низким утробным звуком.
Это звук он уже слышал несколько лет назад на фестивале музыкальных инструментов народов мира — его издавала толстая австралийская дудка. Голос иноземной флейты доносился из-за узкой двери в самом конце коридора. Влад толкнул ее и оказался перед круто уходящей вниз лестницей.
Звук повторился, обернувшись руладой от самых низких нот до пронзительного дисканта. Его источник обнаружился на крошечной площадке в конце лестницы. Там, перед еще одной дверью, лежала каштановая такса. Влад прекрасно видел ее филейную часть, распластавшуюся цыпленком Табака на сером коворолине. Упругий хвост метрономом мотался из стороны в сторону. Короткая лапа беспомощно скребла дверь не в силах дотянуться до щеколды. Что-то за дверью не давало собаке покоя.
Внезапно Влада охватил тошнотворный ужас. А вдруг там, в подвале, он увидит нечто страшное, вроде растерзанных трупов всех членов семьи? Подобный страх он испытывал однажды в детстве, когда вместе с младшей сестрой строил «африканскую хижину» в яблоневом саду их двоюродной бабушки, возле соседской пасеки. Неожиданно утреннюю тишину разорвал полный боли девчачий вопль. Катька неслась к нему через поляну, плотно зажав ладошкой правый глаз. Несколько мгновений испуганному Владу казалось, что сейчас он увидит на загорелом личике в бордовых точках, оставленных ночными комарами, кровавое месиво с вытекающим глазным яблоком. Сдерживая дрожь, он оторвал ручонку сестры от лица и едва не потерял сознание от нахлынувшего облегчения. Причиной крика стал укус пчелы — ее жало все еще висело на верхнем, уже порядком набухшем, веке. Ерунда по сравнению с тем, что нарисовало мальчишеское воображение.
Такса повернула к Владу острый профиль, скосила на него рыжий глаз и снова исполнила партию австралийской дудки, полную раздражения, вызванного нерешительностью человека. Пришлось спуститься, повернуть щеколду и толкнуть дверь в прохладную темноту…
Щелкнул выключатель. Под потолком вспыхнула неприлично голая лампочка, осветив небольшую комнату, забитую всякой всячиной. На стеллажах с правой стороны поблескивали запыленными боками банки с соленьями: пупырчатыми огурцами, оранжевыми помидорами, круглыми грибочками и зимними салатами, вызвавшими у Влада, не смотря на обстоятельства, бурное выделение желудочного сока. Эта часть кладовки, судя по всему, была Ленкиной вотчиной.
Левая половина принадлежала мужчинам. Здесь, на точно таких же стеллажах, лежали инструменты, куски дерева, обрубки труб, стояли жестяные банки и металлические ящики, о назначении которых можно было только догадываться. Внизу, рядком, дремали четыре велосипеда. Один, с низкой рамой, белый в кокетливую ромашку, наверняка, возил на себе мать семейства.
