Я дохромал до Зевса и вытащил из дорожного тюка веревку. Затянув петлю на ногах ближайшей жертвы, я привязал другой конец веревки к седлу.
— Надеюсь, мы не собираемся хоронить их, — проворчала Виола, доставая веревку и следуя моему примеру.
— Нет. Наверное, их скоро хватятся. Но мне не хочется оставлять их лежащими посреди дороги. — Я вскочил на коня и немного посидел спокойно, дожидаясь, пока утихнет очередной приступ боли. — Напомни мне в следующий раз не делать таких кульбитов.
— Извини. В тот момент мне было немного не до того.
С левой стороны от дороги донеслось тихое ржание. Я наклонился, подхватил с земли свой меч и направил Зевса в том направлении, волоча за собой труп.
В рощице было привязано семь лошадей, они пугливо отпрянули от мертвого хозяина. Когда я спешился, позади меня показалась Виола. Я затащил труп в кусты, подальше от глаз людских. Тут раздался тихий шорох, и Виола крикнула:
— Фесте! Сзади!
Я развернулся с мечом в руке и увидел перед собой мальчика лет восьми, который подкрадывался ко мне с ножом.
— Брось нож, парень, — сказал я по-болгарски. — Я не хочу драться с тобой.
— Зато я хочу, — закричал он и бросился на меня со всем своим глупым бесстрашием.
Шагнув в сторону, я левой рукой перехватил его руку с ножом и крепко ударил по голове рукоятью меча. Мальчишка рухнул как подкошенный.
Он лежал на траве и выглядел как любой невинный ребенок, забывшийся сном.
— Придется нам забрать его с собой, — наконец сказал я.
Виола с облегчением кивнула. Я связал ему руки за спиной и привязал его к дереву. Мы перетащили в кусты и остальные тела. Виола проверила доставшийся в качестве трофея лук. Я тоже добавил такое оружие к моему снаряжению и захватил все валявшиеся на земле стрелы. Потом проверил карманы и седельные сумки разбойников, забрав обнаруженные там монеты и съестные припасы.
Виола неодобрительно посмотрела на меня.
— Разве это не делает нас такими же подлыми грабителями, как они?
— Пока нет, дорогая. Не спеши с выводами.
Похлопав мальчишку по щекам, я привел его в чувство. Он глянул на меня с откровенной ненавистью.
— Это была твоя семья? — спросил я. Он кивнул.
— Отец?
Он опять кивнул.
— И брат. И дядя с сыновьями.
— А есть ли поблизости женщины, к которым ты мог бы пойти?
Он отрицательно мотнул головой.
— Все умерли.
— Далеко ли твой дом?
— Не знаю. Я не знаю, где мы сейчас находимся.
Я отвязал его от дерева, оставив руки связанными, и подсадил на одну из лошадей.
— Ты знаешь, что твои родственники собирались убить нас, — сказал я, подходя к Зевсу.
Он кивнул.
— Ты наверняка уже видел, как они убивали других.
— Ну да.
— Проще всего мне было бы добавить твой труп к остальным. Возможно, даже разумнее всего. Но мне незачем враждовать с тобой.
Он сидел, безучастно глядя перед собой. Наклонившись, я подхватил его поводья и сказал:
— Поехали.
— А как же остальные лошади? — спросила Виола.
Я пожал плечами.
— Травы им здесь хватит. Может, они понадобятся кому-нибудь. Я не собираюсь пока торговать скотиной.
Это сражение не прошло для нее бесследно, и ночью ее начало трясти. Она сидела, подтянув колени к груди, и дрожала, бормоча: «Семь мертвецов, семь мертвецов…» Я обнял ее и успокаивал, как мог, пока она не замолкла в изнеможении. Когда Виола наконец уснула, я укрыл ее одеялом и оглянулся на мальчишку, сидевшего возле дерева, к которому он был привязан. Все это время он настороженно следил за нами.
Утром мы продолжили путь. На берегу огромного Охридского озера стоял монастырь. Я забарабанил в ворота, и наконец к нам вышел взъерошенный монах.
— Этот мальчик осиротел, — сказал я. — Он говорит только по-болгарски. Возьмите его к себе, научите греческому языку и приличному ремеслу. Вы можете забрать его лошадь.
Он кивнул. В этих краях никогда не задавали лишних вопросов. Я снял мальчика с лошади и развязал ему руки. Он повернулся и взглянул на меня.
— Твой спутник называл тебя Фесте, — сказал он.
Я пожал плечами:
— Имена меняются.
— Я запомню это имя. И запомню твое лицо. Я буду помнить все, что ты сделал. И когда-нибудь я найду тебя и убью.
— Возможно. Многие пытались это сделать, но потерпели неудачу. Я надеюсь, что ты все-таки посвятишь свою жизнь чему-то более полезному.
