Над гулом десятков приглушенных голосов гремел один. Пробившись через спорящих о чем-то торговцев и ростовщиков, я смог наконец рассмотреть этого человека.
Болдуин!
Он сидел, лениво откинувшись на высокую спинку установленного на возвышении резного дубового кресла. На лице герцога застыло выражение безучастности, отстраненности и скуки, как будто все происходящее здесь отвлекало его от куда более важного и интересного занятия вроде соколиной охоты.
Перед ним, преклонив колено, стоял простолюдин.
Болдуин! При виде этого человека холодок пробежал у меня по спине. Вот уже несколько недель я думал только о том, как вогнать ему в горло лезвие кинжала. Иссиня-черные волосы падали на плечи, а острый подбородок с короткой черной бородкой клинышком выдавался вперед. На нем были свободная рубаха и трико, на плечах — пурпурная с белым мантия.
На ступеньке, чуть ниже Болдуина, примостился и мой новый соперник, Палимпост, костюм которого походил на мой. Придворный шут развлекался тем, что бросал кости.
Разбиравший жалобу бейлиф указал на коленопреклоненного серва и сказал:
— Проситель хочет опровергнуть право первородства, господин.
— Право первородства? — Болдуин повернулся к советнику. — Разве такое право не лежит в основе всего имущественного законодательства?
— Да, мой господин, — ответил советник.
— Для благородных, для богачей — да, — сказал истец, — но мы всего лишь бедные крестьяне. Это стадо овец — все, что у нас есть. Мой старший брат — пьяница. Уже несколько лет он ничего не делает по хозяйству. Мы с женой… у нас нет ничего, кроме фермы. Только так мы платим вам подати.
— А ты сам разве не пьешь?
Болдуин уставился на серва.
— Ну, по праздникам… — Крестьянин заколебался, не зная, что сказать.
— Так, похоже, мне придется решать, как разделить овец между двумя пьяницами, — усмехнулся Болдуин.
По залу эхом прокатилась волна смеха.
— Но, мой господин… — Проситель поднялся. — Как же…
— Молчи, — предупредил его герцог. — Закону следует повиноваться. И следовательно, стадо должно быть передано старшему из братьев. — Разве это не правильно? Однако ж нужно принять во внимание и то, что если овцы пропадут, нам от этого не будет никакого проку. Мне представляется, что есть только один вариант. — Он развел руками. — Я — старший и по праву первородства…
— Вы, мой господин? — ахнул крестьянин.
— Да. — Болдуин широко улыбнулся. — Первый из всех первородных. Разве не так, управляющий?
— Так, сеньор.
Управляющий поклонился.
— Следовательно, закон будет соблюден во всех отношениях, если стадо перейдет ко мне, — объявил Болдуин.
Ошарашенный крестьянин растерянно огляделся, надеясь найти поддержку.
— По праву первородства беру овец себе, — вынес решение герцог.
— Но, мой господин, овцы единственное, что у нас есть.
Я едва не задохнулся от злости. Прыгнуть на Болдуина, вонзить ему в горло нож. Этот человек, отнявший у меня все, теперь с такой же легкостью и безразличием обирал несчастного бедняка. Но приходилось сдерживаться. Я пришел сюда ради Софи, а не ради мести.
Подошедший оруженосец наклонился к герцогу.
— Ваши соколы ждут, мой господин.
— Хорошо. Что у нас еще сегодня? Никаких дел? — вопросил Болдуин, тоном давая понять, что ответ может быть только «нет».
Я нервно сглотнул. Вот он, мой шанс. Разве не за тем я пришел?
— У меня есть дело, мой господин.
— Дело касается ваших западных земель, — перекрывая гул возбужденных голосов, прокричал я.
— Кто это говорит? — спросил Болдуин, явно недовольный таким вмешательством.
— Рыцарь, ваша светлость, — ответил я, пробиваясь вперед. — Я с отрядом совершил вылазку и разграбил и сжег все деревни ваших врагов на западе.
Болдуин поднялся и повернулся к сенешалю.
— Но у нас нет никаких врагов на западе…
Я выступил из толпы.
— Простите, мой господин, но теперь они есть.
По огромному залу медленно, нерешительно прокатился смех. Он стал громче, когда шутку поняли.
— Это шут, — услышал я чей-то голос. — Представление.
Болдуин недовольно поморщился и шагнул ко мне. От его пронзительного ледяного взгляда у меня похолодело в груди.
— Кто ты, шут? Кто позволил тебе говорить?
