На площади меня все еще ожидали старые друзья, Одо и Жорж.
— Ты только скажи, Хью, — первым заговорил Жорж. — Мы пойдем с тобой. Выследим этих мерзавцев. Мы все от них натерпелись и знаем, кто виноват. Они заслуживают смерти.
— Ты прав. — Я обнял мельника за плечи. — Но сначала мне нужно найти Софи.
— Твоя жена умерла, — ответил Одо. — Мы сами это видели, хотя поверить в такой кошмар трудно.
— Ты видел ее мертвой? — обратился я к кузнецу. — А ты, Жорж?
Оба виновато пожали плечами и посмотрели на Мэттью, как бы ища у него поддержки.
— Софи так же жива, как и мой Ало, — хмуро пробормотал мельник. — Они оба теперь на небесах.
— Ты так считаешь, но не я. Софи жива. И не на небесах, а здесь, на земле. Я знаю. Я чувствую ее.
Я поднял посох, забросил за спину дорожный мешок и повесил на шею мех с водой. Потом, не оборачиваясь, зашагал к каменному мосту.
— Что ты собираешься делать, Хью? Драться этим посохом? — Одо догнал меня и схватил за руку. — Ты же один. У тебя ни доспехов, ни оружия.
— Я найду ее, Одо. Обещаю, я найду Софи.
— Подожди, я принесу какой-нибудь еды, — взмолился кузнец. — Или немного эля. Ты ведь еще пьешь эль, Хью? Армия не излечила тебя от этой привычки? Может, ты уже и в церковь ходишь по воскресеньям?
По его глазам я понял, что Одо уже не надеется увидеть меня живым.
— Я верну ее. Вот увидишь.
Они промолчали.
Я поднял посох и направился к лесу.
В сторону Трейля.
Я бежал. Бежал как слепой, ничего не видя и ничего не замечая. Бежал в направлении, противоположном тому, откуда пришел. В сторону Трейля. Туда, где стоял замок моего сеньора.
Горе рвало меня изнутри, точно одичавший пес. Из-за меня умер мой сын. Из-за моей глупой прихоти. Из-за моего безрассудства и гордости.
Во мне бурлила, кипела горечь. Мысль о том, что бедняжка Софи попала в руки мерзавца Норкросса и его подручных, сводила меня с ума.
Я дрался за этих так называемых «благородных» в Святой земле, а они в это время, прикрываясь Божьим именем, насиловали и убивали. Я прошел полсвета, я убивал, я следовал призыву папы римского. И вот как со мной расплатились. Не свободой, не другой, лучшей жизнью, а горем и презрением. Каким же я был глупцом, что поверил богатым.
Я бежал, пока мог переставлять ноги, а потом, обессиленный и обезумевший от ярости, упал на землю, в грязь.
Необходимо найти Софи. Я знаю — ты жива. Я все поправлю. Я знаю, как ты страдала.
На каждом повороте я молился о том, чтобы не споткнуться о ее тело. И каждый раз, когда этого не случалось, во мне крепла надежда, что она жива.
К вечеру я наконец остановился, огляделся и не понял, где нахожусь. Есть было нечего, вода кончилась. Меня поддерживала только злость. Я посмотрел на солнце. Куда вели ноги? На север или на восток? Я не имел ни малейшего понятия.
Я снова побежал. Ноги как будто налились железом. Кружилась голова, и желудок настойчиво требовал пищи. Глаза застилала пелена слез. И все-таки я бежал.
Встречные смотрели на меня как на сумасшедшего. Безумец с посохом.
— Трейль! — кричал я. — Мне нужно в Трейль!
Они поспешно отступали с дороги. Паломники, купцы, бродяги, даже те, кто был не в ладах с законом, не желали связываться с человеком, глаза которого пылали гневом.
Не знаю, сколько я бежал, день или два. В конце концов ноги все же не выдержали, и меня обступила тьма. Ночь выдалась холодная, меня трясло. Из гущи леса доносились жутковатые звуки.
Где-то невдалеке шумела река. Я сошел с дороги и углубился в лес, ориентируясь на звук.
Внезапно земля ушла из-под ног, я попытался ухватиться за ветку, но пальцы соскользнули, и я полетел куда-то вниз.
Боже…
Пусть будет, что будет. Я заслужил это и умру в лесу…
Скатываясь по склону оврага, я выкрикнул имя Софи.
В следующий момент голова ударилась о что-то твердое, и в рот хлынула зловонная теплая жидкость.
— Я иду…
К Софи. Навстречу воющей темноте.
Мир померк у меня перед глазами, и я успел лишь прошептать:
— Спасибо, Господи.
