– Только без глупостей, – заметил я, останавливаясь.
Черноволосая, имитируя баритон (видимо; хорошо потренировалась), произнесла:
– Пора вас, ублюдков, проучить как следует, чтобы не шлялись тут и не надоедали нашим девушкам.
– У вас тут что – колония? – поинтересовался я.
– Козел, – изрекла Бобби, приближаясь ко мне. Марта подошла к двери фургона, чтобы позабавиться состязанием.
В большинстве случаев они очень неплохо справляются с несведущим мужчиной. Существует ведь некий рыцарский барьер, не позволяющий ударить женщину. Однажды, уже давно, я получил довольно-таки болезненный урок, когда подобный «барьер» замедлил мою реакцию, и последующие несколько дней я провел, еле волоча ноги, словно девяностолетний старик. Такого рода ошибки, как правило, дважды не повторяют. А эта парочка еще более опасна, чем мужики-головорезы, поскольку из-за своего отклонения они прямо-таки источают ненависть к натуральному мужику. У них могут и тормоза отказать...
Освещение было слабым, а клюшка для гольфа действовала мне на нервы. Попытайся я разобраться по-хорошему, эта деваха прошибет мою черепушку. Поэтому я решил действовать без оглядки на рыцарство. Сделав ложный выпад в сторону Бобби, я ринулся к ее подружке и вцепился в рукоять клюшки прежде, чем она смогла ею воспользоваться. Я вырвал клюшку, быстро перехватил ее, развернув другим концом, отступил на шаг в сторону и двинул ею по заднице в мышиных штанах. Раздался звук сильного удара. Черноволосая так и подпрыгнула и пронзительно, по-девичьи (вероятно, к вящему своему неудовольствию), взвизгнула от боли. Я успел вовремя обернуться, чтобы увидеть, как Бобби швыряет булыжник, метя мне в голову. Он слегка задел мои волосы, а испуг прибавил мне энтузиазма. Бобби отскочила в сторону. Я три раза с силой съездил ей по плотно обтянутому грубой тканью заду, и она завопила, составив дуэт с подругой. А та вцепилась в меня, пытаясь повалить на землю. Она всхлипывала от бессилия, и несло от нее, как от погонщика мулов. Я отшвырнул ее в сторону и затем еще раз двинул ей. Взвизгнув, она бросилась бежать к фургону.
Бобби совершила ошибку, побежав рядом со своей подругой, футах в пяти от нее. Я вклинился между ними и нанес ей удар слева. Они чуть не раздавили стоявшую в дверях Марту, стремясь как можно скорее оказаться вне пределов моей досягаемости. Звуки, издаваемые ими, напоминали пение тирольцев. Расхохотавшись, я отшвырнул в сторону клюшку, сел в машину и уехал.
И вот я снова в звенящей тишине большой комнаты «Обители апачей». Дэна все еще спит. Зная, что кухня «апачей» будет уже закрыта к моему возвращению, я заехал по дороге в гастроном. Включив побольше света, распаковал свои покупки и приоткрыл краешек упаковки с тушеным мясом с лапшой. Оттуда все еще поднимался пар. Я присел на полу у кровати и стал водить упаковкой с едой взад-вперед перед лицом Дэны. Она потянула носом, открыла глаза и, сильно вздрогнув, уставилась на меня.
– Ой! – произнесла она. – Привет! – Потянулась, зевнула, потом протянула руку к лоточку с едой. Устроившись поудобней на подушках, она уселась в постели, обернувшись до подмышек простыней, и жадно отправила в рот столько еды, сколько смогла захватить вилкой. – Ох! Господи, Трев, в жизни не ела ничего подобного!
Я придвинул поближе к ней небольшой столик, принес головки чеснока, горячий чай и ватрушку с земляникой. Потом сел в ногах кровати, с восхищением наблюдая за ней. Утолив первый голод, Дэна вдруг почувствовала неловкость.
– А ты сам-то ел? – спросила она.
– Налопался до отвалу.
Она провела рукой по своим спутанным волосам.
– Представляю, какой у меня взъерошенный вид.
Ее живые темные глаза все еще были утомленными. Губы, бледные, ненакрашенные, припухли. На шее – длинная царапана, а на левом плече – три небольших овальных кровоподтека – следы моей страсти.
– Пустяки, Дэна, ты прекрасно выглядишь!
Лицо ее залило краска. Она упорно не смотрела на меня.
– Ну еще бы! Э-э-э... А который час?
– Двадцать минут первого.
Она сказала, что, пожалуй, доест ватрушку попозже. Потом попросила меня отвернуться, если я буду так любезен, встала и потащила наш чемоданчик в ванную комнату. Слышно было, как она включила душ. Вскоре после того, как шум воды прекратился, Дэна робко вышла из ванной – волосы причесаны, губы подкрашены, одета в коротенькую, до бедер, голубую прозрачную ночную рубашку, отороченную каймой и на завязочках у горла. Вместо того чтобы дать мне возможность насладиться созерцанием ее одеяния, она поспешно, сгорбившись, шмыгнула в постель. Закуталась в простыню и, покраснев от гнева, заявила:
