Пафнутий на торгу за свои деньги из спасенного мешочка купил сапоги для своих людей, а провизию покупал Михаил – судно-то его.
Вторым заходом на ярмарку купили котел побольше, десяток глиняных кружек и ложки. И только потом Михаил отправился на торг вместе с Машей.
В первую очередь выбирали для нее обувь. Подобрали женские кожаные полусапожки по ноге, потом платок. А уж потом – пару нижних рубах, сарафан, поневу с поясом и короткий суконный жупан – не шубу же ей покупать? Себе же Михаил приобрел вотолу: вроде плаща без рукавов с застежкой у шеи – из грубой, плотной ткани. Она хорошо защищала от ветра и холода. Для караульного, для его защиты от ночного холода взял армяк – подобие пальто на подкладке из ваты.
С охапкой одежды они заявились на ушкуй.
Маша шла довольная, одетая в обновки. Григорий глянул на нее искоса.
– Ты, хозяин, одел ее, ровно супружницу законную.
– Не завидуй. Кто о ней заботиться должен? Я же вот для караульного армяк купил, хотя караульный мне вроде бы не холоп. Для команды стараюсь.
Армяк примеряли на себя все гребцы ушкуя.
Простояли на причале у ярмарки два дня. Наелись свежего хлеба, пирогов с собою в дорогу взяли – лепешки пресные уж съели давно. За пять месяцев, которые они были в походе, по хлебушку соскучились. Большой каравай команды вмиг съели всухомятку да похваливали. А Михаил еще и сала соленого добрый шмат купил. Хлебушек свежий да с ломтем сала – куда как вкусно и сытно.
Наелись люди на ярмарке от пуза. Михаил денег не жалел: натерпелись команды за поход, но не подвели, а потому – заслужили.
Последнюю ночь купцы решили переночевать у причала ярмарки, а завтра, позавтракав свежими пирогами, отплыть. После скудной и однообразной еды в походе уж очень хотелось себя побаловать.
Ночью же случилось неприятное происшествие.
Михаил проснулся от возни и сдавленного писка. В темноте было не понять, что происходит. Он вскочил на ноги, толкнул Пафнутия и кинулся к мачте, где происходила возня.
Картина, которую они увидели, была отвратительна – двое из команды ладьи пытались снасильничать Машу. Один зажал ей рот и придавил к палубе, другой задирал подол сарафана и исподней рубахи. Маша изо всех сил отбивалась ногами.
Насильники так увлеклись, что не заметили, как к ним подобрался Михаил. Он с ходу влепил кулаком в ухо одному, ударил ногой по лицу второго.
Не ожидавший удара кулаком, один свалился за борт, в воду. Второй взвыл и выплюнул с кровью выбитые зубы.
Пафнутий, на глазах у которого все и произошло, взъярился:
– Ах вы, скоты последние! Михаил вас из воды спас, приютил, обогрел, кормил… Вы же черной неблагодарностью отплатили!
Он принялся лупцевать кулаком оставшегося на борту, потом ударом сбил его на палубу и принялся бить ногами. От шума ударов и воплей вся команда проснулась и с недоумением смотрела на происходящее.
Пафнутий, выместив злость, схватил гребца за шиворот, поднял и столкнул за борт.
– Чтобы глаза мои вас обоих больше не видели!
– А что случилось-то? – поинтересовались гребцы.
– Рабыню Михаила пытались ссильничать.
– За это и утопить можно.
Взбудораженные происшествием гребцы долго ворочались, пытаясь уснуть. Обидеть чужого раба – нанести обиду хозяину.
Маша же перебралась к Михаилу. Во время плавания она всегда спала рядом, но после того, как затонула ладья, на корме спал Пафнутий. Корма считалась на корабле местом более достойным – на нос во время плавания залетают брызги, бывает мокро.
Утром они отплыли, даже не позавтракав, – с поредевшей командой и в неважном настроении.
В полдень встали у облюбованного Пафнутием еще в прежних походах места. Развели костер и принялись варить похлебку, благо припасов теперь хватало.
Вдруг Григорий сказал:
– Гля, мужики, что творится!
Вниз по Волге один за одним шли новгородские суда – ушкуи, насады, ладьи.
– Куда это они?
С одного из ушкуев, как будто бы услышав, закричали:
– Айда на Орду, Сарай грабить! Присоединяйтесь!
Михаил и Пафнутий переглянулись: нет уж, с них хватит.
Меж тем мимо шли корабли всяческих размеров.
– Сколько же их?
Григорий ответил, когда мимо прошло последнее судно:
