Я был настолько погружен во все эти заботы, что даже не обратил особого внимания на слова Иси, когда тот сказал, что собирается поставить пьесу по «Кромешной тьме». И попросил у меня разрешения. Я, конечно, не собирался ему этого запрещать. Точнее, просто не принял это всерьез; что Ислейв знал о драматургии? Он хоть одну пьесу сочинил? Были ли у него связи в этом мире? Насколько мне было известно, нет. Пока он не рассказал мне, что его друг или партнер (я не хотел в это вникать) — режиссер, который иногда ставит пьесы для нашего главного театра. И что ему невероятно нравится эта идея. Еще Иси сказал, что принес наброски пьесы, и предложил взглянуть. Я, разумеется, отказался. К тому времени я уже испытывал отвращение ко всей этой суете вокруг книги. Так что отмахнулся от Иси: «Ты умеешь писать пьесы, я умею писать романы; лучше нам не вмешиваться в дела друг друга». Я, разумеется, в эту затею не верил, — меня столько раз уже обманывали в связи с этой книгой, что я устал от разочарований.
Так-то.
Потом этот режиссер заручился предварительным согласием главного режиссера насчет того, что пьесу поставят на сцене Национального театра, однако сам занялся другими постановками. «Ну вот, видишь, дружище», — сказал я Иси, когда тот позвонил сообщить мне об этом. И подумал: из этого ни за что ничего не выйдет. Но осенью выбрали актеров и назначили чтение. «Это что значит, пьесу покажут уже зимой?» — удивился я. «Судя по всему», — ответил Иси. «Но это ведь еще не точно?» — «Не-е, не сто процентов…»
У меня и раньше были сомнения насчет всей этой затеи, а на «первом чтении» им суждено было подтвердиться. Иси непременно хотел, чтобы я пришел. Я пытался отвертеться; мне чужда была вся эта актерская братия, какие-то слишком уж они положительные, открытые и любезные, я среди таких людей всегда непроизвольно настораживался. Но Иси уперся, сказал, что присутствие автора на подобных мероприятиях строго обязательно. «Не стесняйся, я буду держать тебя за руку!» — заверил он. Меньше всего в жизни мне хотелось, чтобы кто-то думал, что я стесняюсь, поэтому я пошел.
Там кружком сидели актеры, сам Иси и режиссер (они едва не держались за руки, и зачем только я согласился прийти). Вокруг на стульях сидели еще какие-то люди, оказалось, что это художник по костюмам, мастер по свету, дизайнер сцены и даже сам главный режиссер. Я расположился рядом с ними. Они уважительно со мной поздоровались. И я уже начал думать, что все будет в порядке.
Пока не началось чтение. Боже правый! Какое мучение. Сплошная глупость и болтовня! Всем раздали сценарий, чтобы можно было следить за происходящим, и мне тоже, но теперь я начал раскаиваться, что отказался, когда Иси предлагал мне посмотреть его заранее. Если бы я знал, что будет, ни за что бы не пришел! Декорацией был дом моего детства — в подвале орала и дико смеялась безумная пироманка, а наверху туда-сюда носился толстый пьяница с какими-то бродягами, но главными героями были мама, мягкая и добрая, больная, и девочка-дурочка (я!!!); чтобы хоть как-то позаботиться об этом нежном ростке, выросшем на каменной пустоши, Иси даже сочинил для девочки стихи, которые она читала (в основном самой себе) к месту и не к месту, на фоне всех этих стычек, воплей и буйствования поджигательницы. А потом стихи якобы публиковали в журнале издательства «Язык и культура». И мама так обрадовалась, обняла дочь, и они разрыдались. Я и сам едва не заплакал от стыда и ужаса, мне хотелось бежать. А актеры, такой сброд, такие дилетанты! Некоторых я знал, видел в телерекламе или, может, где-то еще; но играть они даже и не пытались! Просто читали, как на уроке в католической школе, ровными голосами; у того, кто изображал Халли Хёррикейна (в книге его зовут Дидди Шторм — этому я должен был бы сразу воспротивиться, ведь теперь люди думают, что Шторм это такая фамилия, но ведь мы с Халли, к счастью, не родственники!), был такой неестественный интеллигентский голос — полагаю, он изучал драматическое искусство в Англии и читал роль Халли с утонченной оксфордской интонацией. Потом наконец все кончилось, никто не хлопал, и главный, похоже, как и я, был отнюдь не в восторге. По крайней мере, под конец он украдкой смотрел на часы. Не хочу больше этого слышать, подумал я, махнул Иси, что ухожу, и побежал на улицу. В ближайший бар, пришлось залпом выпить три больших кружки, чтобы прийти в себя после этого ужаса.
