— Правда… Вот оно ваше золото… — и негодяй поспешно вытащил из-за голенища несколько самородков. — Отдаю… Возьмите!.. Нет мне места в артели, не для меня общая миска и общий хлеб. Ухожу… Только не карайте меня, братья…
— Погоди! — прервал его Зых. — Надобно разобрать твои вины. Хочу спросить тебя: как же это получается, что ты лишь сейчас говоришь нам о своих злодействах? Почему же ты раньше молчал? Почему загодя не искал облегчения совести своей и прощения нашего?
— Из страха перед карой молчал. Думал, что не откроется убийство и не узнаете вы ничего. И что Милош не вернется, не расскажет…
— А золото? — зашумели в толпе. — Ты же сам говоришь, что сегодня выкрал его? Стыдишься ли ты этого? Или жалеешь, что не вышло? Как же это так получается, что решил ты сознаться и в этой своей вине?
— Глубоко в штольне… — переведя дух и упершись спиной в дерево, чтобы не упасть от слабости и перепуга, начал Сьлядек, — находится существо дивное… Черт какой-то горный, что ли? Бес малый, совсем невидный такой, а сильный и страшный… Благосклонен он к вам, я думаю, и золото сторожит. Когда я брал его, золотишко это, закачал он землю подо мной и едва свод на голову мою не обрушил… А потом, когда я посмеялся над ним и золотишко обратно в ящик сложить не захотел — бросил он на меня заклятие страшное… Хотел превратить меня в золотую глыбу… Уже и ноги мои в землю вросли, и язык закостенел… Каменел я, стыл… Только потом он меня обратно в человека оборотил — когда поклялся я ему, что вины свои перед вами открою. Признаю их…
Глубокая тишина запала вокруг. Онемевшие стояли горняки, тесно окружив Зыха и всматриваясь в Сьлядека. Милош отвернулся от него и голову опустил: вспомнил обещание злодея!
— Убийца подлый, заугольный… Грабитель! — пали тяжкие слова горняков. — От страха ты, выходит, признался!
— Да, только из-за опаски одной, а не раскаяния ради! — крикнул кто-то. — Не пожалел нас, не признался, что зло нам учинил!
— Позор ему вечный, убийце!.. Как он может жить среди нас?
Всё сильнее шумели горняки, всё большее возмущение охватывало людей, искренне сдружившихся меж собой, побратавшихся и полных доверия один к другому. И тогда поднял Кулимага с земли несколько самородков, которые бросил подлый человек, и на раскрытой ладони протянул их Сьлядеку:
— Выходит, никогда не был ты нам ни товарищем, ни братом! — печально и сурово сказал он негодяю. — Поэтому не можем мы оставить тебя в артели. Иди же прочь! А это возьми на дорогу — всё же и твоя доля работы в том есть…
Молча взял Сьлядек золото. Ни на кого не глядя, помчался он по склону вниз и голову в плечи втянул — удара ждал. Страшно торопился, хотя и не пошел никто за ним.
А высоко на скале показалась Люкерда. Удивленно посмотрела девушка на беглеца. Венец из барвинков украшал ее головку, а в руках держала она корзинку с пшеничным хлебом, который выпекла ночью для своего Милоша и его артели. Медленно стала спускаться по тропке между скалами. И улыбкой встретила подбежавшего к ней Милоша…
* * *
Тщетно стали бы мы теперь искать эту штольню в Совьих Горах. Засыпало ее скальными обломками, зарос вход в нее густыми колючими кустами, мохом и травой его закрыло.
Не найдем мы в тех горах и золота: давным-давно исчерпались его запасы на землях Нижней Силезии. О том же, что было оно там некогда, говорят нам не только старые документы, но и названия таких городов, как Злоторыя. Гласят об этом старые предания и эта, почти забытая сказка.
Благодаря ней дошла и до нас весть о добром друге нижнесилезских горняков — малом, проворном и хозяйственном пендзименжике, который, как говорят, избрал своим жилищем грот в глубине Совьих Гор.
