Вояки в конце концов убрались, и Иван проскользнул через распахнутые ржавые ворота на разбитую асфальтовую дорогу. Дальше пришлось буквально порхать по настоящему полю ловушек, в изобилии расположившихся прямо на дороге. И обойти никак: на обочине непролазный кустарник, в котором к тому же периодически кто-то ворочался и рычал. Ловушки же были неприятные, гравитационного типа. Наметанным глазом Тайга даже определил, что кто-то нашел в одной из них свою смерть: в центре «плешки» распластался на земле превратившийся в тень под воздействием чудовищно увеличившейся силы тяжести уродливый ком тряпья и каких-то ошметков. О прошлом этих останков красноречиво свидетельствовала также размазанная по асфальту человеческая кисть. Тускло блестело в лучах закатного неяркого солнца сплющенное золотое кольцо на мертвом пальце.
Бывший армейский КПП на входе в район Кордона также пришлось обходить, вернее, обползать десятой дорогой: там угнездились бандиты. Иван прекрасно слышал их гогот, обрывки надсадно выкрикиваемых анекдотов сомнительного свойства и какие-то песни. Ну это ж надо — находиться в Зоне и так себя вести, орать на всю округу и даже не выставить караула!
Потом Иван прятался от небольшого стада припять-кабанов, каждый из которых по величине не уступал «запорожцу», а свирепостью — тринозавру. Словом, дорога до бункера Сидоровича была насыщенной и «веселой», впрочем, как и практически вся жизнь бродяги. Молодежь бдила: не успел Иван свистнуть, привлекая к себе внимание обитателей поселка — иначе, появись внезапно, легко можно и пулю заработать, просто так, от неожиданности, — как за остатками гнилого, покосившегося забора раздался голос:
— Кто такой? Руки вверх. Назовись.
— Иван. Тайгой кличут. Волк у вас тут, рядом? За меня может сказать.
— Да, — ответил голос, потом электронный писк, неразборчивое бормотанье, очевидно, в рацию, и разрешение — Проходи!
Иван миновал сторожа, парня лет двадцати пяти, еще недавно держащего его под прицелом пистолета «ТТ», и прошел в лагерь. Тайга смело считался ветераном, и его прозвище было знакомо среди многих бродяг. Новички, судя по всему, тоже слышали об Иване, и потому охранник смело пропустил Тайгу в поселок, сообщив о нем своему «начальнику».
Возле костра его встретил Волк, «старшина» лагеря, высокий, угрюмый ветеран с исчерченными шрамами лицом и густыми темными волосами с такой проседью, что они казались посыпанными солью. Волк молча протянул руку, и Иван пожал твердую, как доска ладонь.
— Поздорову, бродяга, — негромко сказал «старшина», — Давно тебя не видел. Как занесло к нам?
— Со свалки иду. Странные дела там творятся ночью. Напарника вот там оставил в итоге.
Волк удивленно поднял бровь.
Тайга вкратце рассказал, и с каждой его фразой «старшина» мрачнел все больше и больше. Потом достал пачку папирос, закурил, глубоко затягиваясь.
— Надо же… Вот как. А я думал, врут малолетки. Месяц назад один рассказывал, как за ним «москвич» гонялся, так я, балбес, не поверил, посоветовал травы меньше курить.
— А этот парень тут? — спросил Иван, — Пообщаться бы с ним.
— Нет, — мотнул Волк головой. — Позавчера в «лифт» влетел. Царствие ему всякое-разное.
— Мда. Печально. Со мной Чалдон был, вот ночью куда-то и пропал, мы от экскаватора в разные стороны рванули.
— Чалдон? Не слышал про такого. Новичок?
— Да нет, вроде. Алкаш просто запойный.
— Ладно тогда, земля здешняя ему пухом.
Волк досмолил папиросу, поправил висящий за плечом автомат.
— К барыге пойдешь?
— К нему. Товар продать да разжиться кое-чем.
— Удачи… — Волк отвернулся и не спеша зашагал к костру, у которого сидели несколько новичков. Тайга из темноты несколько минут понаблюдал за «пополнением», приглядываясь к лицам, и они автоматически откладывались в памяти. Скорее всего, все или почти все из этих мужиков и парней погибнут в ближайшие несколько недель. А если кто выживет — что ж, по крайней мере, Иван уже будет знать, где и при каких обстоятельствах он его встречал.
Впрочем, мало кто из «молодежи» обращал внимание на широкоплечего, угрюмого вида, заросшего почти превратившейся в бороду щетиной мужика, шагавшего по центральной улице поселка. Все были заняты решением или обсуждением сугубо своих, гораздо более насущных проблем и вопросов, чтобы глазеть по сторонам.
