Еще с конца 1960-х годов он уверенно предсказывал неизбежное вхождение Англии в ЕЭС, вопреки мнению большинства аналитиков, настаивавших на приоритете для Лондона возглавляемой им ЕАСТ313и «особых отношениях» с США. Маклэйн активно отстаивал идею формирования в лице Западной Европы нового «центра силы», автономного от «американского империализма». Он уже в начале 1970-х годов настоятельно рекомендовал «директивным инстанциям» всерьез отнестись к процессу политической интеграции Западной Европы, отказаться от устаревших представлений о возможности и впредь решать все важные вопросы европейской политики отдельно с Лондоном, Парижем или Бонном, не считаясь с тенденцией к согласованию внешнеполитических курсов в рамках ЕС. Он считал необходимым, чтобы советская дипломатия развивала диалог с европейскими институтами в Брюсселе и Страсбурге в перспективе неизбежного, как он полагал, установления официальных отношений между СССР и ЕС. Маклэйн был убежденным и последовательным сторонником политики разрядки.
Долгие годы он добивался от руководства КГБ возвращения себе своего подлинного имени и фамилии. В конечном счете его настойчивость возымела результат.
16 июня 1972 года он направляет в Дирекцию ИМЭМО заявление следующего содержания: «Прошу впредь числить меня под фамилией Маклэйн Дональд Дональдович». В последний раз он подписывается как «Фрейзер»314.
19 июня заместитель директора института Е. М. Примаков издает приказ № 6, в котором говорится: «Ст. научного сотрудника ФРЕЙЗЕРА Марка Петровича впредь числить под фамилией, именем и отчеством МАКЛЭЙН Дональд Дональдович»315.
Свое 60-летие, тепло отмеченное в Институте в мае 1973 года, Д. Маклэйн встретил под собственным именем.
По представлению ИМЭМО, поддержанному Академией наук СССР, Д. Маклэйн в связи с 60-летием был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Это был его второй орден, полученный теперь уже за мирный труд.
Первым (Боевое Красное Знамя) он был награжден в ноябре 1955 года. Учитывая его выдающиеся заслуги перед СССР, единственный орден за 16 лет нелегальной работы на советскую внешнюю разведку многим казался очевидной несправедливостью. К тому же наградили его только спустя четыре года после вынужденного приезда в Советский Союз. Сталинский НКВД – МГБ явно не жаловал своих даже самых ценных агентов, ежедневно рисковавших жизнью.
У Маклэйна, видимо, были не простые отношения с КГБ. В тяжелейших условиях 16-летней нелегальной работы он до конца оставался верным своему добровольному выбору, сделанному в юности. Со временем он пришел к печальному выводу о расхождении своих коммунистических идеалов с советской действительностью. Как уже отмечалось, ответственность за грубое искажение марксизма, который сам он исповедовал до конца дней, Маклэйн возлагал сначала на Сталина, а потом на «клуб старых джентльменов», как он называл брежневское Политбюро. Маклэйн с надеждой встретил XX съезд партии, а потом болезненно переживал крушение своих надежд на обновление социализма, на его «очеловечивание».
Оказавшись в СССР, он никогда не скрывал своих взглядов и сомнений как в отношении хрущевского волюнтаризма, так и брежневского застоя. Он не раз поднимал свой голос в защиту инакомыслящих, подвергавшихся преследованиям КГБ. Особое негодование Маклэйна вызывало использование психиатрии для борьбы с инакомыслием.
Когда 29 мая 1970 года в г. Обнинске был арестован и помещен в калужскую психиатрическую больницу известный диссидент, биолог Жорес Медведев, Маклэйн, знавший обоих братьев Медведевых – Жореса и Роя, обратился с личным письмом к председателю КГБ Ю. А. Андропову, указав ему на недопустимость подобных действий его подчиненных в отношении честного, искреннего и, безусловно, психически здорового человека.
Действия калужских чекистов, по убеждению Маклэйна, роняли престиж Советского Союза за рубежом, в частности среди друзей СССР. Это мнение нашло подтверждение уже через несколько дней, когда в мире развернулась широкая кампания протеста в связи с «делом Жореса Медведева». Через две недели власти вынуждены были освободить Жореса Медведева из психбольницы
