Чувствуя лбом мягкое бедро Джорджины, Роджер на миг позволил себе отвлечься от печальных мыслей.
— Конечно, расскажу, — пробормотал он. — Не бойся, я не собираюсь разреветься. Просто я напуган и сержусь на себя за это.
Джорджина отпустила голову Роджера, но, видя, как он взволнован, стиснула его руку, словно помогая собраться с силами, и скомандовала:
— Ну-ка, выкладывай все!
Роджер проглотил слезы, которых не смог добиться от него ни Ганстон, ни отец, и поначалу бессвязно, но постепенно все более и более последовательно стал рассказывать о событиях вчерашнего дня и о страшной судьбе, которая ему грозила.
Джорджина молча смотрела на Роджера, давая ему возможность облегчить душу, пока он не умолк.
— Это чудовищно, Роджер! — воскликнула она. — А ты не можешь обратиться к матери и попросить ее образумить твоего отца?
Роджер пожал плечами:
— Отец для матери больше, чем Бог. Она любит меня, но не станет вмешиваться, да и вступись она за меня, это ни к чему бы и не привело.
— А другие родственники?
— У меня их нет — разве что родственники со стороны матери, которых я никогда не видел. Мой отец, как и я, был единственным ребенком в семье.
— Но ты ведь не можешь подчиниться его воле?
— А что еще мне остается?
— Не знаю, дорогой, но у меня просто кровь кипит от такой несправедливости.
Почти час они обсуждали ситуацию, но так и не пришли ни к какому решению. Солнце поднялось высоко, его лучи падали на каменный купол башни, делая комнату душной и тесной. Поднявшись, Роджер открыл одно из окон и, сбросив куртку с длинными рукавами, повесил ее на спинку стула.
Воцарилось молчание. Ветер стих, и снизу не доносилось ни звука. Роджеру показалось, как часто бывало раньше, словно он находится в другом мире, никак не связанном с повседневной жизнью. Легко ощутить себя почти что Богом, находясь на высоте, откуда люди, работающие в полях, выглядели пигмеями. Время словно остановилось, и разговор, которого так страшился Роджер, казался по-прежнему отдаленным, несмотря на упорно поднимающееся к зениту солнце, которое спустя несколько часов так же упорно будет клониться к закату.
— Роджер! — внезапно заговорила Джорджина. — Тебе остается только одно — бежать.
— Что?! — Он изумленно уставился на девушку. — Бежать? Как? Куда?
— Романтичные юные болваны всегда бегут в море, — заявила она. — Так почему бы тебе не убежать от него?
— Но куда я могу бежать? — пролепетал Роджер.
Джорджина раздраженно тряхнула черными локонами:
— Мир велик, а ты силен и здоров. В летние месяцы мог бы пожить с цыганами в лесу или добраться до Лондона и найти там какую-нибудь работу.
— Нет, — мрачно покачал головой Роджер. — Ты предлагаешь чересчур крутые меры — такое лекарство может повредить почище болезни. Так я потеряю все — в том числе маленькие преимущества, которые дает мне происхождение и образование. Между тем я твердо решил добиться чего-нибудь достойного, и было бы величайшей глупостью потратить лучшие годы юности, зарабатывая гроши, как лудильщик.
— Я не предлагаю тебе убежать навсегда — достаточно месяца или двух, пока не исчезнет угроза. Возможно, твоему отцу дадут новый корабль и прикажут отправляться в плавание.
Роджер впервые серьезно задумался над предложением Джорджины, Он пересек узкую комнату и снова сел. рядом с ней.
— Это другое дело, — пробормотал он. — Но лес отпадает. Египтяне могли бы принять тебя, но не меня, решив, что я послан шпионить за ними.
— Тогда отправляйся в Лондон. До него менее сотни миль — ты мог бы дойти туда пешком за неделю.
— Да, но у меня там нет ни единого друга, нет даже знакомого.
— В прошлом месяце я бы назвала тебе кучу своих знакомых, но сейчас город пуст, как барабан, а все мои друзья вернулись в сельские дома. Но ты симпатичный парень, Роджер, и быстро найдешь людей, которые будут рады тебе помочь.
— Боюсь, ты веришь тому, чему хочешь верить, — уныло произнес Роджер. — Конечно, обеспеченные джентльмены легко заводят друзей, но ведь мне придется уйти с пустыми руками. Бедняки живут трудно, и выжить им порой удается за счет других. Я не знаю никакого ремесла и могу работать разве что писцом. Через неделю я буду голодать.