Часто хлопали двери, стучали калитки, по селу слышались велосипедные звонки, смех и веселые разговоры, вспыхивали девичьи песни — народ тянулся в клуб.
Забежала по дороге домой почтальонша Люба, занесла участковому повестку в суд: вызывали по делу Тимофея Елкина.
Андрей, посмотрев на часы, закрыл окно и запер ящики стола и сейф; махнул щеткой по сапогам, надел перед зеркалом фуражку и вышел на улицу.
Было довольно тепло для этой поры. Время от времени только пробегал над селом ветер, неся охапку листьев, бросал ее где-нибудь на дороге, будто враз наскучило ему такое пустое занятие, и бежал дальше, высматривая что-нибудь поинтереснее, надеясь, что где-то ему подвезет: сорвать, например, с веревки высохшее белье (что помельче) и забросить на крышу сарая. Но силенок у него на это явно бы не хватило…
У калитки Чашкиных Андрея окликнул Великий. Он выглядывал из открытой дверцы машины, помахивал лениво опущенной рукой, в которой держал метелочку из цветных перьев.
— Что не заходишь, шериф? В этом доме для хорошего человека всегда найдется стакан доброго вина, набитая трубка и веселая девушка.
Великий с первого дня знакомства держался с участковым фамильярно-дружески, покровительственно, с чуть уловимым оттенком превосходства и даже легкого презрения. И хотя Андрею иногда казалось, что это неспроста, не случайно, не только привычная манера общения с людьми, что Великий пытается таким обращением как-то влиять на него, в чем-то подавлять его волю, — он почему-то не мог осадить его, не поворачивался язык твердо обрезать такого солидного и, главное, добродушного человека. Как-то он все-таки сказал Великому: "Не зовите меня шерифом, не надо". "Обижаешься? — искренне удивился тот. — Хорошо, буду звать сенатором". И весь разговор. "Ладно, пусть петрушничает, — подумал тогда Андрей, — если без этого не может. Переживу".
— Ты в клуб, шериф? — Великий выбрался из машины, с удовольствием потянулся, разминаясь. — Все бы ничего: и здоровье есть, и судьбой не обижен, и все эубы-волосы до сих пор на месте, а вот пузечко растет, сволочь. Пойдем, посмотришь, как я устроился.
Андрей будто бы подумал, будто бы прикинул, есть ли у него время, и согласился.
Стариков дома не было — в клуб умелись пораньше, места хорошие захватить, и Великий держал себя хозяином. Впрочем, он, наверное, и при них особо не скромничал.
Андрей остановился на пороге горницы, невольно покачал головой.
— Вот так надо жить, шериф, — хвастливо засмеялся Великий. — Как говорит мой друг Монтень, наслаждение настоящим есть единственно разумная забота о будущем. Мысль ясна?
Да, Великий имел талант к красивой жизни, к "наслаждению настоящим". Заброшенная комнатушка преобразилась, как бедная сирота, попавшая в богатый дом, к добрым родственникам. Старая печь, оклеенная винными этикетками, покрытыми свежим лаком, стала теперь прямо-таки изразцовой голландкой; в ее устье поблескивали бутылки — это был как будто бы домашний бар. На серых бревенчатых стенах висели вперемешку добытые откуда-то лапоточки, боксерские перчатки, эспандер и всякий другой спортивный набор и очень хорошее, сделанное под старинное, ружье. На кровать, собранная вверху узлом, шатром падала с потолка белая марля (от мух, что ли) вроде балдахина, скамья у другой стены была покрыта чем-то клетчатым и мягким, наверное, чехлом с заднего сиденья машины. В углу прялочка (с чердака достал), на которую небрежно брошен красивый спортивный костюм.
Великий поставил на стол темную бутылку, две рюмки, достал затейливую пеструю баночку, набитую длинными ненашими сигаретами и фарфоровую пепельницу в виде трех карт — тройка, семерка, дама пик. Отодвинул мешавший ему начищенный подсвечник с оплывшими свечами, налил в рюмки коньяк.
— Ну как? То-то! И молодежи нравится. Прививаю ей вкус к духовным ценностям, бескорыстно, имей в виду, развиваю ее эстетически. Заметил, как ваши хлопцы ко мне тянутся? — Выпил, щелкнул настольной зажигалкой в виде девушки, которая отбивается от собачонки, сдирающей с нее юбку. — Люблю молодежь. Особенно девушек. Это моя слабость, хобби, если знаешь такое модное слово. Прикасаясь к юности, я и сам молодею душой… и телом, засмеялся как-то очень противно и на миг из цветущего мужчины превратился в мерзкого старичка, который долго шарил по полкам, нашел наконец сладкую конфету и будет теперь, мелко дрожа от жадности и удовольствия, слюнявить ее беззубым ртом.
