Великий снова подошел к машине, повернулся, опять зашагал к селу. И увидел бегущего к нему участкового. Рванулся к машине, мгновенно выхватил и вскинул ружье.
— Не подходи, шериф! — А в голове запрыгали, задергались лихорадочные мысли: "Что? Как? Пронюхал? Ребят зашухарил? Ну и что? Шутка. Липа! Пацаны, если прижмет, расколются. Зелены — мало с ними работал. Ах, черт! Списочек. Шпаргалочка у них — что в первую очередь брать. Липа, липа! Оторваться? Далеко не уйти. Все, Великий, последний шанс сгорел! Ах, какое дело мусорок сорвал! Какой куш из-под носа, сволочь, вырвал! Все в сортир, в дерьмо! Сволочь! Сопляк! Свидетелей нет — несчастный случай. Поделом тебе, деревня неумытая. Умным жить не даешь — дураком подыхай!" — Стой, шериф!
Андрей бежал прямо, все быстрее и быстрее. На глазах росла черная дырка ствола. А свернуть нельзя, и нельзя метаться, пригнуться нельзя, а тем более остановиться — видел он: смотрят во все глаза вылетевшие из кустов ребята, замерли. Не должен Великий уйти героем, победителем. Не должен сильнее закона быть.
Андрей на бегу расстегнул кобуру, вырвал пистолет, толкнул пальцем флажок предохранителя.
— Стой! — крикнул от. — Бросай оружие!
Андрей бежал и смотрел не на ружье, а в глаза Великому: уловил, как они, прищуриваясь, стали сужаться, как остановился тупой беспощадный взгляд… Андрей чуть качнулся в сторону, замер на миг в этом положении спровоцировал выстрел, внутренне приказал: "Огонь!" — и упал на землю. Дернулось плечо Великого, рванулось из ствола длинное злое пламя. Андрей, еще падая, выбросил вперед руку с пистолетом и тоже выстрелил — не целясь, вверх, — вскочил и в два прыжка достал Великого. Тот успел перехватить ружье, взмахнул им как дубиной. Андрей пырнул под удар, обхватил Великого за ноги, под коленками, и, резко выпрямившись, бросил его через себя, назад. Тяжел был Великий — рухнул грузным мешком. Полежал, встал на четвереньки и медленно, очумело как-то полез в машину, смешно оттопыривая зад. Андрей дернул его за ворот, повернул и, взглянув в мутные злые глаза, с удовольствием защелкнул наручники.
С пригорка посыпались ребята. А из-за поворота бежали дружинники. Впереди всех скакал Вовка, дергая из кармана зацепившуюся рогатку, за ним согласно топали сапогами партийный секретарь и председатель Иван Макарович. Несколько парней даже колы осиновые по давно забытому обычаю прихватили и размахивали ими и почему-то кричали: "Ура!" "Как на упыря поднялись", — подумал Андрей, подбирая ружье.
Великий окончательно очухался и, увидев бегущих к ним колхозников, шмыгнул за спину Андрея и завизжал:
— Не смеете меня бить! Нельзя!
Сразу стало шумно и уже совсем светло. Подбежала и Маруся, схватила Вовку за руку, подшлепнула. Маленький Богатырев заглянул в машину, закричал:
— Иван Макарыч! Тут сейф ваш голубенький лежит! Во ловкач!
Иван Макарович немножко покраснел, потому что в крохотном стальном ящичке, кроме колхозной печати и чистых почетных грамот, были еще и пятнадцать рублей, заначенных им от супруги.
Андрей усадил Великого на заднее сиденье, между двумя дружинниками, отобрал у Вовки рогатку и сел за руль. Остальные пошли сзади, чуть ли не строем и не с песнями, положив колья на плечи, как винтовки. Богатырев шагал по обочине, высоко взмахивая руками, и в своей фуражке, которую подарил ему прежний участковый, был очень похож на бравого командира — росточком только не вышел.
Андрей вывел машину на дорогу, ведущую к селу. Было ощущение какой-то приятной пустоты и усталости, как после трудного, но хорошо сделанного дела. Но сильнее всего было то сложное чувство, которое он испытал (и уже никогда не забудет), видя, как дружно бежали на помощь ему люди. Было в этом чувстве и тепло, и благодарность, и даже немного гордости… Андрей притормозил, дождался, когда поравнялся с ним председатель, и приоткрыл дверцу — хотелось сказать что-то доброе, хорошее и значительное…
— Иван Макарыч, ты пошли кого-нибудь Силантьева отомкнуть. И пусть он дверь в приделе запрет, ладно?
— Ага, — сказал председатель и, ежась, поднял воротник. Потому что кончились чудесные дни золотой осени, пошли дожди, близилась зима. И новые заботы.
