— Ты хочешь стать карманником?
— Фокусником, мсье.
Фокусником он и стал, честное слово, причем знаменитым, и я тут вовсе ни при чем.
Да, иногда случается и так, что наши планы осуществляются, призвания реализуются, а будущее сдерживает свои обещания. Один друг приглашает меня в ресторан, утверждая, что приготовил мне сюрприз. Иду. Сюрприз неслабый. Это Реми, местный шеф-повар. Метр восемьдесят роста, белый поварской колпак — впечатляет! Сначала я его не узнаю, но он освежает мою память, выложив на стол сочинение, написанное им и исправленное мной двадцать пять лет тому назад.
Тринадцать баллов из двадцати возможных. Тема: «Каким я стану в 40 лет». Так вот, сорокалетний мужчина, что стоит сейчас передо мной, чуть робея в присутствии бывшего учителя, — это именно тот, кого описал в своем сочинении тогдашний мальчишка: шеф-повар в ресторане, кухню которого он сравнивал с машинным отделением трансатлантического лайнера. Проверяющий поставил оценку красным карандашом и выразил желание посидеть когда-нибудь за столиком в этом самом ресторане…
В таких ситуациях вы не жалеете, что были тем преподавателем, которым сейчас уже не являетесь.
Мы становимся, становимся кем-то — все, по мере наших возможностей, и, став кем-то, однажды встречаемся вновь. Например, Изабель, которую я встретил на прошлой неделе в театре, — удивительно похожая в свои почти сорок на ту шестнадцатилетнюю девчушку, что я учил во втором классе… Она оказалась моей ученицей после второго исключения из школы («Второе исключение за три года — это нечто!»). Теперь вот логопед с умной улыбкой.
Как и другие, она спрашивает меня:
— А вы помните Такого-то? А Такую-то? А еще Того?
Увы, о мои ученики, дырявая память вашего педагога по-прежнему отказывается запоминать имена собственные. Прописные буквы, с которых они начинаются, как и раньше, являют собой непреодолимые препятствия. За одни только летние каникулы я начисто забывал большую часть ваших фамилий, а тут годы! Чего вы хотите? Мои мозги подвергаются некоему постоянному промыванию, в результате чего кроме ваших фамилий из них стираются фамилии писателей, которых я читаю, названия их книг и фильмов, которые я смотрю, города, где я бываю, маршруты, которыми хожу, вина, которые пью… Что вовсе не означает, что я предаю вас забвению! Дайте мне только снова посмотреть на вас минут пять, и доверчивая рожица Реми, веселый хохот Нади, хитрый взгляд Эмманюэля, добродушная задумчивость Кристиана, живость Акселя, неизменно хорошее настроение Артюра воскресят в этом мужчине, в этой женщине, узнавших во мне своего старого учителя, школьника или школьницу, которыми они были когда-то. Сегодня я могу признаться вам, что ваша память всегда была живее и надежнее моей, даже тогда, когда мы вместе заучивали наизусть наши еженедельные тексты, с тем чтобы в любой день и час года рассказать их друг другу. Худо-бедно три десятка разнообразных текстов, о которых Изабель гордо заявляет:
— Я ни одного не забыла, мсье.
— Думаю, у тебя были любимые?..
— Да, например, вот этот. Вы еще сказали тогда, что мы созреем для его понимания лет через шестьдесят.
И она начинает пересказывать мне вот этот текст, который идеально подходит для завершения главы о становлении:
Мой дедушка имел обыкновение говорить: «Жизнь удивительно коротка. В моих воспоминаниях она сбилась так плотно, что я с трудом понимаю, например, как молодой человек может решиться поехать на лошади в соседнюю деревню, не опасаясь, что — без всякого несчастного случая — на эту поездку ему не хватит целой жизни, самой обычной, без сучка, без задоринки».
С неким подобием реверанса Изабель сообщает имя автора — Франц Кафка. И уточняет:
— В переводе Виалатта, вашем любимом.
