Мгновенно собравшиеся големы из старших офицеров настроили спутник так, чтобы слышать разговор парочки «горожан». Проанализировав его, сделали неоднозначный вывод. На меня начал охоту местный криминалитет, та его часть, что отвечает за сбор дани у нищих. К этому их подтолкнула именно полученная мной сегодня милостыня. Естественно, бандиты были рады пополнить свою «паству», которая каждый день вечерами сдавала дань и искала перспективных новичков. А тут пришёл паренёк со смазливой мордашкой и – раз, за пятнадцать минут пару монет получил. Значит, есть у него шанс неплохо зарабатывать, главное теперь – его уговорить работать на местных, а уговаривать они умели, большой опыт. Сломать ноги – и никуда он не денется, ещё и на жалость больше давить будет. На площади у храма половина нищих как раз через это прошла. Но сначала, конечно, официальная часть, вдруг даст себя уговорить?
Пройдя перекрёсток, я с сомнением покосился на старый двухэтажный трактир, что стал заметно заваливаться набок и со стороны походил своим видом на Пизанскую башню, в смысле наклона, но от него приятно пахло жареной рыбой, поэтому я свернул к нему и вошёл в общий зал. С контингентом я немного ошибся, были здесь крестьяне, горожане и мастеровые из тех, что победнее, но до такого вида, как я, ещё не опустившиеся. Однако, как ни странно, хозяин выгонять меня не стал, спросил, есть ли деньги, указал на отдельно стоявший стол. Значит, всё же обслуживали малоплатёжных клиентов, так сказать, хорошо.
Заказал я двойную порцию пшённой каши с мясной подливой, жареную рыбу, два куска хлеба и травяной настой. Стоило всё это три медяка. Вскоре за мой же стол сел рыжий. В это время я увидел, что хозяин поставил на барную стойку большую тарелку с кашей, куда была воткнута ложка. Это он зря, у меня своя. И я, встав из-за стола, поспешил за едой, пройдя мимо двух «горожан», расположившихся за соседним столом.
Когда я во второй заход взял со стойки тарелку с рыбой, прикрытую сверху хлебом, и глиняную кружку с травяным настоем, то, направляясь к столу, к своему немалому возмущению, обнаружил, что рыжий спокойно пододвинул мою тарелку с кашей к себе и уплетал её за обе щёки. С трудом подавив в себе бешенство, – что-то после того, как меня пытались убить святоши, я часто в него впадаю, – я вернулся к столу и сел напротив рыжего. Тот ел мою кашу, хитро на меня поглядывая.
– Ты мне должен серебряную монету за кашу, – спокойно сказал я ему и принялся за рыбу.
– Больше ты ничего не хочешь? – усмехнулся он, показывая гнилые пеньки зубов.
– Или твою жизнь, или серебряную монету. Неужто твоя жизнь не стоит серебряной монеты? – Вытерев одну из рук тряпочкой, я опустил её под стол.
– Что-то ты больно дорого ценишь кашу, которая стоит всего медяш… – начал было рыжий, но замер, вздрогнув всем телом, а скосив взгляд, обнаружил, что ему в живот упирается странный льдисто-стальной клинок, после чего нервно сглотнул.
– Ну, где моя монета?
Тот промолчал, только бросил быстрый умоляющий взгляд на своих товарищей, но почти сразу снова вздрогнул, когда клинок фактически разрубил его пополам, полосуя вместе с брюшными мышцами и кишки. Рыжий напрягся, сдерживая боль и склонив голову, глядя на тарелку с кашей, и лишь изредка по его телу пробегала дрожь агонии.
Как ни странно, он так и сидел, пока я ел, пока пил травяной настой, вся пища была чистая, проверил, и только когда я был у выхода, он ткнулся лицом в украденную у меня кашу, но что было дальше, я не видел, вышел на улицу. Наш стол в таверне находился в углу, я сидел спиной к стене, чтобы контролировать весь зал, а рыжий спиной к посетителям, и никто так и не понял, что он несколько минут умирал у всех на глазах. Лишь лужица крови, смешанная с желудочным соком, растекалась у него под ногами, но половые доски имели такие щели, что всё утекало. «Горожане» не вмешивались, видимо, рыжий должен был первый начать переговоры и, если ничего не вышло бы, подать условный знак, но он так его и не подал. Клинок в живот он правильно получил, судя по запаху, каша была очень неплоха и то, что её украли, возмутило меня до глубины души, так что он получил за дело. Чревоугодие, благодаря искусству тёти Дилы, стало одним из моих грехов, благо это никак не сказывалось на моей фигуре из-за активных каждодневных тренировок, и когда мне мешали этому процессу предаваться, я свирепел.
