Появилась какая-то недосказанность, приходилось пользоваться слухами.
В общем жутко.
И вот наступил выпускной вечер.
Было все очень красиво и торжественно. Сам процесс и сценарий. Об этом стоит рассказать отдельно. Но не сейчас.
В результате мы все оказались за большим столом, вместе с родителями. И разговор пошел о том, что же после школы. Мои родители и родители Люськи в один голос: – Ну, наши дети едут в Петербург и поступают в институт.
И это прозвучало, как-то само собой. Как же иначе то ещё?
А Люська встала и говорит: – Нет, я не еду в Петербург. Я остаюсь здесь.
До меня как-то сразу не дошло. Подумал, ну это для родителей.
Потом по программе мы отделялись от родителей, выпивали шампанского и шли гулять на всю ночь по городу.
Конечно, все происходило так здорово, как-то ярко и насыщено. Мы уже не были школьниками. Мы были уже почти взрослыми людьми. Дальше я уже все смутно помню. Так сильны были эмоции и впечатления, что просто все смешалось в голове.
Но вот что я отлично помню, так это то, что мы с Люськой стоим на набережной. Небольшая луна и полное небо звезд. И ярче всех Южный Крест.
Я ей что-то рассказываю о звездах. А она, совсем без предупреждения и вроде бы как бы ни по теме, взяла меня за руку, сжала её в своих ладошках, и говорит: – Я беременна, и я люблю этого человека, и я буду с ним.
Сейчас я понимаю, что это далось ей нелегко. С какой стати она должна мне это говорить. Наверное, даже её родители ещё об этом не знают. Но видимо она хотела мне это сказать, поэтому и сказала.
Значит все-таки, что-то нас связывало. Раз она посчитала должным, мне об этом сказать. И значит, ей было не все равно. И это было не просто оправданием того, почему она со мной не едет в Петербург. Это было признанием.
И это было концом.
Я не нашелся, что сказать. И пробубнил что-то вроде: – Ну, значит так и должно быть.
И всю оставшуюся ночь изображал из себя счастливого выпускника.
Хотя мне было очень плохо. Я не понимал, почему мне плохо. Ведь не было никаких конкретных планов для «нас». Да и само понятие «мы» не существовало.
Но мне было очень плохо.
И после этого у нас не было возможности поговорить. То ли она чувствовала себя смущенной оттого, что мне призналась. То ли я был очень рассержен на неё, и всем своим видом демонстрировал это. Не знаю.
Ведь если ей нужно было мне признаться, значит, и она чувствовала, что между нами что-то есть. Если бы ничего не было – какой смысл что-то объяснять, в чем-то признаваться. Значит, я ей был как-то по-своему дорог.
Конечно, она чувствовала себя смущенной и не знала, что ещё можно мне сказать. Поэтому и избегала меня.
А я, был страшно рассержен, обижен и зол. И я тогда, совсем не понимал, что переживает она. Отношения со мной – тут все понятно. Жирная точка. А вот её новая жизнь. Правильно ли она поступила. Ей нужна была моя помощь.
А я, ходил как рассерженный индюк.
Ещё и поэтому, я зол на неё и до сих пор.
Мы виделись через полгода. Но обменялись только парой ничего не значащих фраз.
Потом мы виделись через несколько лет. И разговаривали уже вообще как простые знакомые.
И с тех самых пор у меня где-то глубоко сидит обида на неё.
Да, ты была старше и взрослее. Но я десять лет относился к тебе не просто как к однокласснице, и даже не просто как к другу. И ты отвечала мне взаимностью. Я мог бы помочь – если бы ты только сказала, хотя бы одно слово.
Вот такая грустная история.
А в Петербург мы все-таки поехали. Я, Борис, Игорь Б. и девчонки: Марина З. , Галина Ш. и ещё Галка (я не буду о ней подробно распространяться – просто она поехала с нами).
