Школа - страница 15
Скорее всего, им бы ничего и не было — хозяйки не особенно жаловались. Подумаешь, поозоруют чуток ребятишки — кто в их возрасте не озоровал? Но когда «разведчики» засыпались, родители чуть не сошли с ума и поторопились развести их подальше друг от дружки. Олега мать спровадила на север — к дальним родственникам, в рыболовецкий совхоз. Продубленный морем, ветром и селедочным рассолом, он окончил там десятилетку и ничуть не озлобился от тяжкого труда и непривычной жизни.
Пока не осознал, что не может дальше жить без дыницкой средней…
Осознавалось это долго. Сначала было просто неуютно среди чужих людей и домов. Куда-то все время тянуло. Что-то надоедливо пощипывало в левой половине груди. Не выходили из головы мать и Катюшка.
Потом начали сниться какие-то странные сны…
Чаще других снились два. Оба цветные. И четкие — как в кино.
Один изображал старинный бал. Дамы и кавалеры в средневековых нарядах завороженно кружились под грустную мелодию клавесина «Там вдали за рекою погасли огни, в небе ясном заря догорала…». Подле роскошного усатого сеньора кто-то с удивительно знакомым лицом, босиком, в синих галифе и нижней рубахе дрался на шпагах с шестеркой рослых мушкетеров. Потом куда-то скакал на коне. И вдруг, вылетев из седла, бесконечно долго падал щекой на кирпич…
Второй сон был не озвучен. Будто бы в пыли и пепле безмолвно и невыразимо медленно оседало, разваливалось, раскатывалось по камешку красивое здание с колоннами, портиками, башенками и тончайшей резьбой стен. Но не успевала развеяться пыль, как все каменные осколки взмывали кверху и вновь склеивались в целое здание. Олег не подозревал, что это Школа по сто раз за ночь умирает вдали от него, что это для него она украшает себя колоннами и башенками, из-за которых как раз он ее и не узнает.
Сам Олег Школу не вспоминал, старался не вспоминать: она и отец всегда жили вместе, без отца Школа была ему не нужна.
Однажды Школа не выдержала, открылась, пустила по магнитным силовым линиям на север всю свою тоску. «Олег, ты слышишь? Это я. Я! Я! — кричала она. — Мне плохо. Мне ужасно одиноко без тебя! Я не могу одна! Приходи!»
Олег чинил мотор на катере, когда тоска эта доплыла до него и сгустилась вокруг. Катер был вытащен на берег, детали мотора аккуратно сложены на мешковине. Поодаль рыжая остроухая лайка катала между лапами пустую банку, вылизывая в тысячу первый раз давно выветрившиеся остатки сгущенки. Вдруг лайка подняла морду и глухо зарычала.
— Чего скалишься? — спросил Олег, не оборачиваясь. — Учу-учу тебя, а все без толку, пустолайкой живешь. Впрочем, извиняюсь, необходимому тебя мать-природа и без меня выучила. Может, не высшее, но уж среднее собачье образование от рождения тебе дано. Как говорится, собаке собачья жизнь. А вот человеку не повезло. Беспомощным приходит а мир, без помощи и человеком не может стать. Тут, в этом деле, понимаешь, никакому животному не доверишься, Поскольку волки, к примеру, из младенца лишь волчонка способны вырастить. Собаки — щенка. И даже наши уважаемые лазающие по деревьям предки могут выпестовать лишь обезьяныша. Выходит, милая псина, кому-то непременно надо идти в учителя. Без нас, понимаешь, в мире одни волки расплодятся. Свиньи. В крайнем случае, бараны. А человек — нет, человека учить надо, ясно?
Олег впервые примерил к себе это звание — учитель, до этого он как-то не задумывался о будущем. Ему хотелось добавить, что не кому-то вообще, а лучшим надо идти в учителя, только лучшим доверит человечество новое поколение, потому что горячая это точка сейчас на земле — воспитание. Однако сказать так о себе не позволяла скромность. Такие слова неудобно произносить вслух, даже если твой единственный слушатель — рыжая остроухая лайка. Другой вопрос — произнесены эти слова или не произнесены, главное, они пришли на ум…
«Да-да, это правильно, это по-молевски!» — восторженно ответила Школа на беглые Олеговы мысли, и прежняя гордость за эту семью пробудилась в ней, и закатным румянцем зардели окна — будто ямочки на улыбающейся детской рожице. От этой улыбки на парту вспрыгнул веселый блик. В точности как на алгебре в шестом классе. Но в тот раз, прежде чем приморозиться к крышке парты, солнечный зайчик нырнул в чернильницу-непроливайку. Олег тотчас вообразил, как блик, искупавшись в чернилах, фиолетовой кляксой поползет по спине сидящей впереди Райки Лицкевич, наследит в ее аккуратной тетрадке, перепрыгнет на классный журнал и замажет все ее пятерки, — и ему стало смешно. Однако вдвое смешнее ему стало после того, как он, переглянувшись с Борькой Макеевым, понял, что тому пришло в голову ровно то же самое.
