Валерий Леонтьевич пожал плечами и попробовал урезонить человека с водкой:
- Ну уж и все. Вы преувеличиваете!
- Я?! - возмутился тот. - Да я только что, вот этим говорил... Если любые средства хороши, то я в такие игры не играю, мне не все равно, как и что делать, я не иезуит!
- Вся ясно, папаша! - Петя Рюмин первым устал от проповеди.
- Папаша! Молоко на губах... - Толстяк потянулся было к юнцу, посмевшему нахамить убеленному сединами мудрецу, и вдруг, как-то нехорошо захрипев, уронил пластиковый стаканчик. Здесь все пили из одноразовых пластиковых стаканчиков - местные буфетчики не видели ничего предосудительного в том, чтобы разливать в них и российскую пшеничную, и шведскую смородиновую. Но толстяк уже не обращал внимания на пролившуюся водку, он посинел, в уголках рта появилась розоватая пена. Ноги его не слушались. Он попробовал зацепиться за край стола, вернее, за долгополую скатерть алого искусственного шелка, но ткань не выдержала немалого веса мужчины в бежевом, и он упал на спину. Сверху его накрыл алый шелк.
Первыми оправились от шока и бросились к мужчине Глеб и Лизавета. Валерий Леонтьевич практично побежал за доктором. Нинель Семеновна нервически кричала или, скорее, визжала. Побледневший Петя Рюмин озирался и явно старался запомнить - что, где, когда.
Лизавета стояла ближе к проповеднику, поэтому она первая наклонилась над ним и схватила за руку, пытаясь нащупать пульс. Она никогда не попадала в подобные ситуации и действовала интуитивно - точнее, так, как действовали героини американских боевиков: только на съемочных площадках Голливуда толстые солидные гости парламентских центров теряют сознание, ввязавшись в диспут с прогрессивными журналистами.
- Что, что с вами? - Вопрос она задала почти машинально, уже не ожидая ответа.
Мужчина повернул к Лизавете голову, веки его дрогнули.
- Значит, они все-таки откроют школу двойников!
- Что? - ошалело переспросила Лизавета.
Ответом было молчание. Молчание, в котором присутствовала какая-то страшная тайна. Тайна, несущая смерть. Ведь человек в бежевом костюме умер или вот-вот умрет. Но Лизавете отчего-то померещилась цепочка, в которой это была не первая и не последняя смерть. Может, потому, что слишком алым был шелк скатерти, так быстро превратившейся в саван.
НА ПРИВИВКУ ПЕРВЫЙ КЛАСС
Через несколько минут появились лекари, причем не в белых халатах, а в голубых "пижамах". Они уложили рухнувшего на носилки и немедленно скрылись в неизвестном направлении.
"Что с ним? Куда его унесли?" - растерянно хлопала ресницами Лизавета. Рядом крутился не менее растерянный Глеб. Их успокоил пришедший вместе с врачами Валерий Леонтьевич:
- Это местные врачи. Здесь на втором этаже медпункт. Выборы дело нервное, непредсказуемое, люди в Думу лезут с ослабленным здоровьем. Вот для них и держат бригаду кардиологов.
- Но этот человек, кажется, умер... - заикаясь, пролепетала Лизавета. Она искренне не понимала, почему доктора столь быстро и безмолвно утащили мужчину в бежевом костюме. В таком темпе действуют рабочие сцены, когда надо за минуту сменить декорации за кулисами. Буфетчики тоже сработали оперативно. Рассыпавшиеся стаканы убрали, скатерть опять постелили на стол. Никаких следов.
- Они даже не спросили, что, собственно, с ним случилось. Не взяли стакан, из которого он пил, не поинтересовались, сколько человек выпил и с кем. Если это инфаркт... Если он умер от инфаркта... - Лизавета не успела закончить фразу, ее остановил пренебрежительный взгляд маститого журналиста. Петюня Рюмин заметил этот взгляд и не преминул вмешаться в разговор:
- Я и не знал, Лизонька, что ты такая слабенькая, даже со склонностью к истерии. - Рюмин, проработавший бок о бок с Зориной почти два года, прекрасно знал, что когда Лизавету называли "Лизонькой", она превращалась в фурию.
- Я тоже решил, что он скончался, - вступился за даму Глеб из "Огонька". Лизавета поблагодарила его взмахом ресниц. Впрочем, она и сама могла за себя постоять.
- Ты уже пришел в себя, Петюня? Я-то думала, придется за нашатырем бежать. Ты замер, прямо как жена Лота. Очень походил на соляной столб.
