– В этой долине всегда будут расти дубы, Клод. Деревья гордые и постоянные, крепкие, с мощными корнями, никогда не сгибающиеся на ветру, перерождающиеся очень медленно. Им нравится одиночество, даже когда вокруг растет еще множество дубов. Но есть еще и грибы, например, сморчки, крошечные растения, они живут у корней этих могущественных деревьев. Я как раз наполнила ими свою корзину. Сморчки могут появиться в самых неподходящих местах. Им ближе движение. В том году грибница была там, в этом – уже здесь. А вот дуб не может вести себя как сморчок, так же как и сморчок не может стоять на месте, подобно дубу. Если сравнивать людей с растениями, то твой отец был сморчком. А кто же аббат? Он хочет жить в движении и в то же время обрести постоянство. Это невозможно. Никто так не может.
Слова матери никогда не несли такого глубокого смысла. Ее притча разъяснила Клоду суть проблемы, которую он никак не мог понять и объяснить аббату. Мальчику захотелось сразу пойти в поместье, однако мать настаивала, хотя и не слишком упорно, на его возвращении домой: она должна была ему что-то Дать. Клод подождал во дворе, потому что знал: если встретится с сестрами, то зависти и упреков не избежать. Они казались ему такими мелочными и несущественными по сравнению с его нынешним состоянием.
Мать вышла из дома и сказала:
– Вот держи. Думаю, тебе необходимо проникнуться ощущением сморчка, духом движения.
С этими словами она вручила Клоду часы, присланные из Константинополя.
– Это все, что вернули. Часы принадлежали твоему отцу. Теперь они твои.
Клод посмотрел на сломанный механизм. Когда он был маленьким, то всегда представлял, как отец их носит, показывает всем, кого встретит на пути через пески, горы и долы заморских стран. Клод опечалился, ощутив гнетущее спокойствие часов. Он взял их бережно, будто хрупкое яйцо, завернул в лоскут хлопчатобумажной ткани и положил в сумку. Клод вышел из дома и направился к поместью. На ходу он вспоминал, что говорила мать о человеке, которого он так сильно и ревностно любил. Мальчик срезал путь, пройдя через каменоломню, миновав гравийный карьер и известковый утес. Он оказался среди раскопок, богатых ископаемыми, и остановился, чтобы вырезать закрученную раковину перочинным ножом.
Он знал, что аббат, исследовав окаменелость, провел бы некое подобие устного экзамена: «Давай-ка посмотрим, Клод. Какая это раковина – закрученная, рифленая или вспарушенная? Проверь все канавки и выемки. Попробуй ее. Сладкая или соленая? Какие выводы мы можем сделать? Это создание обитало в озере или в море?» (Аббат, как и молодой геолог Абраам Готлоб Вернер,[41] был законченным нептунистом.) Затем он обращался к «Десяти» и просматривал «Систему природы» Линнея. Если находка не представляла собой ничего интересного, аббат забрасывал раковину на полку с окаменелыми устрицами, коих часто находят в Лозанне. Урок заканчивался советом, касающимся его любимой особи: «Возьмем, к примеру, наутилуса! Посмотри, так природа защищается, уединяется, так она показывает нам, что совершенство – в спирали. Способ защиты этого моллюска – загадка для нас. Мы знаем только то, что он уходит в глубь своей раковины в моменты ужаса и наслаждения».
Но Клоду теперь не хотелось этого обмена. Он больше не уважал высокопарность аббата – его возвышенные речи о множестве ремесел. Клод был глубоко недоволен Оже и теперь не думал, что аббат – отличный педагог. Его не интересовали окаменелости, так же как не интересовало эмалирование. Даже исследования звуков больше не привлекали мальчика. Он остановился на краю утеса и посмотрел вниз, на деревню. Он увидел Голгофу, символ несбывшихся надежд на чудо. Он взглянул на ярмарочные лавки, выстроившиеся в круг, и еще раз представил себя господином здешних мест. Гнев поднимался в нем. Он запустил раковину с утеса, за ней последовал и корпус с расписной обезьяной.
Клод вернулся в поместье с пустыми руками. Только грусть жила в его сердце, а в сумке лежали часы, остановившиеся много лет назад.
На следующий день Клод вернулся к своей работе над часами, заканчивая лошадиную упряжь, часть миниатюры, заказанной богатым торговцем шелка из Лиона: «Один корпус из золота – всадница-проказница с кнутом».
