Кроме того, аббат заказал книгу под названием «Мастерство миниатюры», откуда Клод надеялся почерпнуть знания о симметрии и перспективе. Но не почерпнул. Ему все равно очень нравилась книжка и ее название, поэтому Клод поместил ее в свою коллекцию рисунков, сделанных в первые дни у аббата. «Миниатюры из поместья» – так он их назвал. В течение трех недель Клод нарисовал несколько карикатур на Катрин с ее вспыхнувшей грудью, Марию-Луизу, почти такую же круглую, как котел, Кляйнхоффа, который лелеял свои груши. Нарисовал он и альковы, и гроб-исповедальню, и множество портретов аббата, выполненных с любовью и обожанием, которых мальчик пока не осознавал. Времени на рисование ему хватало сполна, потому что Увалень готовил материалы для эмалирования очень медленно. Тем не менее вялость Анри полностью компенсировалась стойкостью и упорством.
Несколько книг точно и подробно описывали способы смешивания красок в различных климатических условиях. Пропорции должны были соответствовать климату Турне. Поэтому Анри упорно, методом проб и ошибок, смешивал краски и экспериментировал. Он мог сидеть так часами. Увалень толок в агатовой ступке лавандовое масло, заполнявшее своим ароматом комнату. Винным осадком, взятым из пустых бочек, он чистил медные пластинки, которые и так были «чисты, как уродливая монахиня» (так говорил аббат). Затем он наполнял отражательную печь маленькими кусочками падуба, принесенного в день собрания, хватая их пинцетом. Он даже пробовал укладывать эти «дрова» разными способами. Шпателем и зубочисткой Анри накладывал белую эмаль на медное основание, подготавливая пластинку для росписи. Наконец, после долгих часов смешивания и подготовки материалов, Клод мог приступать к своей части работы.
Он скоро понял, что роспись эмали – занятие тяжелое, требующее осторожности и аккуратности. Случалось и так, что после нанесения купоросного контура приходилось все делать заново. Иногда Клод радовался практически готовой картинке, с упорством продолжая рисовать и нагревать краски, лишь для того, чтобы увидеть, как пузырится, пенится и трескается рисунок. Множество раз он недооценивал свой труд. Даже когда Анри стал пользоваться новой формулой, позволяющей избегать неровностей на эмали (он уменьшил количество лавандового масла), Клод все равно совершал ошибки. Стоило неравномерно прогреть поверхность, и на ней появлялись глубокие трещины. Не единожды на портретах выступали пупырышки. Как-то раз Клод поставил готовую пластинку в печь до того, как она успела схватиться. Он получил возможность наблюдать, как все части изображения расплываются, исчезают, оставляя за собой только воспоминания о проделанной работе. Однажды недельный труд был уничтожен по непонятным причинам, когда Клод подошел посмотреть на картинку во время ее остывания. Аббат, смеясь, сообщил, что «цвета на картине изменились от чесночного запаха изо рта». После этого Анри и Клоду запретили есть запеканки Марии-Луизы, пока они наносят белую основу на медную пластинку.
Со временем Увалень и его приятель запомнили, какие цвета можно оставлять до последнего обжига, какие из них стойкие, а какие – нежные и хрупкие. Ошибки перестали преследовать их на каждом шагу, усовершенствовались технологии. Работу Клода и Анри можно было справедливо сравнивать с работой Птито и Бордье.
Но аббат этого не замечал. Частенько он говорил:
– Пусть Анри смешивает краски и пробует воду, Клод. А мы пока удалимся.
– А как же счетовод? – отвечал мальчик. Его волновало халатное отношение аббата к их работе.
Аббат только чихал и настаивал:
– Пошли, пошли!
Кончилось долгое лето, и Клод привык к жизни в поместье, ко всем ее атрибутам, как-то: чихание аббата, беспорядок, странное времяпрепровождение, отсутствие какого-либо формального воспитания, непристойный юмор и в то же время вспышки исследовательского азарта, неожиданные открытия, проникновение в суть вещей и бесконечные раздумья. Клод буквально разрывался на части от обилия видов деятельности: он расписывал финифть, изучал окрестности, экспериментировал, учился. Мальчик старался поддерживать аббата, не задавая лишних вопросов, однако его все равно терзали сомнения, какие обычно и терзают всех молодых визирей.
