– Услышь меня, о Калексимус, громовержец, враг рода человеческого, владыка небесного трона, создатель и разрушитель. Прими в жертву плоть избранного тобой животного. Твой дар нам, твоим недостойным служителям.
Мантия на жреце была такой темной, что его лицо и ладони словно бы плыли в темноте.
– Услышь нас, Калексимус. Нам есть что тебе рассказать.
Он положил гостию в рот и проглотил. Точнее, попытался. Сначала он закашлялся, потом сделал такое движение, как будто пытался выплюнуть дикобраза. Упал на колени перед алтарем и закричал. Потом рухнул на четвереньки. Все замерли, пытаясь понять, чем же он разгневал вздорное божество. Кто-то попятился к выходу.
Наконец жрец выплюнул гостию на пол. Медленно встал и вытер рот ладонью. Оглядел остальных и сказал:
– Джерри, это ты готовил жертвы?
Все замолкли.
– Джерри?
– Да? – тихо сказал кто-то.
– Ты отвечал за жертвы?
– Да.
Жрец подошел к нему и положил руку ему на плечо.
– Это обожженная плоть черного вепря, заколотого клинком в виде орлиной головы на вершине горы в грозу?
Джерри покачал головой:
– Не совсем.
– Не совсем? А что это тогда?
– Чипсы из синей кукурузы.
По комнате пробежал возмущенный шепот.
– Кукурузные чипсы. Не идеальное соответствие, прямо скажем.
Джерри пожал плечами.
– И что это за чипсы?
– В смысле?
– Какой марки?
– «Месье Кранчеро».
– Ты хотел сказать «Сеньор Кранчеро»?
– Нет, «месье». Они канадские.
– Потому что типичную мексиканскую еду всегда покупают в Саскачеване, – согласился жрец.
Джерри откинул капюшон мантии и оказался очень молодым, рыжим, рябым, с намеком на усы.
– В магазине других не осталось.
Жрец вздохнул.
– Не в этом дело, Джерри. Что случилось с черным вепрем?
– Убежал.
– Убежал?
– А ты попробуй удержать взрослого вепря на месте в грозу! Все вокруг мокрое и скользкое. Темно, хоть глаз выколи. Я порезался этим чертовым ножом. Так получилось. Извини.
В комнате зашептались. Послышались слова «хрень» и «дебил». Жрец вздохнул.
– Я не знаю, что делать. Ты купил какие-то левые чипсы…
– Из синей кукурузы! Нужного цвета!
– Молодец, Джерри. Ты попытался подсунуть нам чипсы, как будто Калексимус, который, черт возьми, бог, не заметит разницы. А теперь ты говоришь, что потерял вепря. Ты знаешь, сколько в наше время стоит хороший вепрь?
– Нет, – Джерри покачал головой.
– До хрена! – крикнул кто-то.
– Примерно столько же, сколько тонна сраных чипсов, – объяснил жрец, – ты купил тонну сраных чипсов?
– Нет, один пакет.
– То есть мы вызывали Калексимуса, но нам нечего ему предложить.
Джерри оглядел комнату.
– Извините, пожалуйста.
Жрец, которого звали Стив, откинул капюшон. Он тоже был рыжий, но постарше, с морщинистым мятым лицом.
– Я не знаю, что делать, сын мой. Видимо, ты несерьезно относишься к концу света.
– Серьезно!
– Ты что, хочешь, чтобы авадонийцы из Бербанка первыми вызвали своего ложного бога и начали апокалипсис?
– Нет, – ответил Джерри, – терпеть их не могу.
– Молодец. Ты же понимаешь, что наш апокалипсис – единственный настоящий апокалипсис и никто, кроме нас, не может принести в жертву землю и неверующих?
– В задницу авадонийцев! – крикнула женщина в углу.
Все закивали и повторили:
– В задницу авадонийцев.
– Отлично. А теперь потише, – велел Стив, – в соседней комнате старики ужинают своими спагетти. Не надо портить им аппетит.
Все засмеялись. Стив Саллис, жрец, повернулся к мальчику и покачал головой:
– Ладно, Джерри. Тебе есть чем заняться.
– Я знаю.
Стив посмотрел на остальных:
– Для тех, кто опоздал и не услышал, у меня хорошие новости. Мы получили новые сведения о Сосуде Призыва, так что мы сможем привести Калексимуса на землю прямо сейчас.
В комнате снова зашептались, на этот раз более радостно.
– Но найти его будет нелегко. Мне нужны добровольцы, – сказал Стив.
– Выдвигаю Джерри, – крикнул кто-то.
Джерри оглянулся.
– Иди на фиг, Томми.
Но Стив уже смотрел на него.
– Что скажешь, Джерри? Готов исправить свою чипсовую ошибку?
– Наверное, – угрюмо сказал он.
– Вот и чудненько.
Стив обратился к остальным:
– Один он не справится. Еще добровольцы?
Ни одной руки.
– Прекрасно, просто прекрасно. Калексимус безумно гордится вами всеми, мудаками, простите за мой французский. Тогда так. Пойдут все. Ясно?
