Шипы и розы - страница 42

Рано утром мы мчались на грузовике в подшефный колхоз на концерт. Наша группа составляла небольшой дружный джазовый оркестр студентов консерватории, хотя имелись и солисты — скрипачи и вокалисты.

Гордостью нашего оркестра был будущий композитор, будущий автор жизнерадостных оперетт и лирических вальсов, удивительно талантливый музыкант — аккордеонист Гриша Морозенко.

Проехали мы километров тридцать по запорошенному свежевыпавшим снегом шоссе, затем свернули на проселочную и стали. Было ясно — на машине не проехать. Дорогу скрыли рыхлые сугробы, сверкающие на солнце снежные холмы.

Руководители нашего выезда предусмотрительно погрузили на машины лыжи. Объявили короткий перекур и пригонку лыж, Я подошел к Грише, и меня поразил его вид. У Морозенко было лицо вратаря футбольной команды после счета 5 : 0 не в его пользу.

— В чем дело? Заболел? — спросил я.

— Хуже. Сколько километров надо пройти на лыжах?

— Кажется, километров двенадцать.

— Ничего себе. Тем более я в жизни не брал в руки эти самые лыжи.

— Брось шутить, — сказал я, предчувствуя трагедию. — А в консерватории? На первом курсе?

— Удалось избежать. Сейчас приходится признать ошибку.

— Брось шутить, — вторично, уже неуверенно произнес я.

— Какие шутки! Я даже не знаю, с какой ноги начинают движение.

— С какой ноги неважно. Неужели ты никогда — в детстве в школе — ни разу не становился на лыжи?

— Откуда? Я родился и до консерватории учился в Ялте. У нас в декабре цветут розы.

— Розы, — рассердился я. — Но ты же видел, что в машину грузят лыжи!

— Я думал, что вы собираетесь в колхозе соревнование устраивать.

Сообщили руководителю поездки, что гвоздь программы, солист и аккомпаниатор вокалистов, следовать на лыжах не может, так как в это время у него на родине цветут розы.

— Ничего, пусть потихоньку следует за нами, пока дойдет — научится, а аккордеон я повезу на себе, — сказал член профкома.

К тому же мне, далеко не мастеру лыжного спорта, было поручено исполнять обязанности тренера и сопровождающего Морозенко.

Я старательно популярно объяснил Морозенко суть движения — и мы тронулись. Морозенко стал шаркать ногами, как старик в шлепанцах.

— Палками действуй, — советовал я, — скорей наладишь движение.

Морозенко стал действовать палкой, как железным ломом. Воткнет правую палку — правая лыжа на левую наезжает. Воткнет левую — левая наезжает на правую. Станет разбирать наехавшие лыжи — и тут же на снегу растягивается во весь свой завидный рост.

— Я лучше пешком, — решительно заявил Морозенко.

— Иди. Чего же… Не все же на лыжах ходят.

Морозенко сошел с лыж и сразу провалился в снег выше колен. Пришлось ему снова стать на лыжи. Так мы прошли метров триста.

— Сколько еще осталось до нашего финиша? — спросил гвоздь программы.

— Ровно одиннадцать километров семьсот метров, — сказал я.

Морозенко сел в снег.

— Отдохнем, — предложил он. С него валил пар.

Наконец через три часа 48 минут мы все же добрались до речки с высоким крутым берегом.

— Как ты намерен форсировать этот водный рубеж? — спросил я. — На лыжах или другим путем?

— Другим путем, — ответил Морозенко и сошел с лыж.

Я оттолкнулся палками и понесся вниз. На речке сделал поворот и отъехал в сторону. В это время Морозенко, очевидно, передумал и решил спускаться на лыжах. Человек он был решительный и неунывающий.