Его друг оказался в беде. Малоун был разочарован и зол, как на прошлое Рождество в Париже, когда в опасности был еще один друг. Тогда он опоздал на две минуты, о чем жалел до сих пор.
На сей раз этого не произойдет. Ни за что.
Дэниелс указал на лист.
– У нас есть козырь. Шифр был разгадан несколько часов назад.
Это откровение заставило Малоуна и Кассиопею забыть обо всем остальном.
– Специалист, нанятый НРА, расшифровал его, используя секретные компьютеры и удачные догадки.
– Откуда вы знаете? – спросил Малоун.
– Мне сообщила Карбонель.
Еще кое-что стало ясно.
– Она сообщает вам сведения. Служит и вашим, и нашим. Пытается выглядеть полезной.
– Меня раздражает, что Карбонель думает, будто я слишком глуп и не вижу ее насквозь, – сказал Дэниелс.
– Карбонель известно, что Стефани интересовалась ей? – спросила Кассиопея.
– Не знаю, – ответил Дэниелс отрывисто. – Надеюсь, что нет. Это могло бы привести к серьезным неприятностям.
«А то и к смерти», – подумал Малоун. Работа разведки – штука опасная. Ставки высоки, смерть обычное дело.
Значит, первым делом нужно искать Стефани.
– Президентские документы, о которых я рассказывал, лежат в Национальном архиве, – произнес Дэниелс. – Как я говорил, доступ к ним могут получить всего несколько человек. В том числе глава разведывательного агентства.
– Фамилия Карбонель была в журнале регистрации? – спросил Малоун.
Дэвис кивнул.
– Она наняла специалиста разгадать шифр.
– Она напоминает мне, – заговорил Дэниелс, – одного из тех петухов. Маленькую тощую птицу, которая наблюдает за всеми боями со стороны, надеясь оказаться победительницей просто потому, что единственная стоит на ногах. – Президент замялся. – Это я послал туда Стефани. Моя вина, что она исчезла. Коттон, тут я не могу использовать никого, кроме тебя. Мне нужен ты.
Малоун обратил внимание, что Кассиопея смотрит на телеэкраны при выключенном звуке. Три станции передавали видеозапись попытки убийства снова и снова.
– Если у нас есть ключ к шифру, – сказал Дэвис, – значит, есть то, что нужно и Содружеству, и Карбонель. Это дает нам возможность вести переговоры.
Потом сообразил.
– Карбонель сообщила об этом вам, чтобы вы получили ключ. Она хочет этого.
Дэниелс кивнул.
– Конечно. Полагаю, чтобы ключ не достался ее коллегам, которые были бы очень рады его уничтожить. Подтверждение этих каперских свидетельств может стать проблемой для уголовного преследования. Если ключ к шифру у меня, то шифр в безопасности. Проблема, Коттон, заключается в том, что у нас нет хотя бы пары двоек для блефа, поэтому я готов принять все, что угодно.
– И не забывай, – сказала Малоуну Кассиопея, – что тебя пригласили. Отправили специальное приглашение. Твое присутствие требовалось.
Он посмотрел на нее.
– Кому-то ты особенно нужен здесь.
– И кто-то хотел, чтобы ты выходил из «Гранд-Хайата», – сказал Дэниелс, поднимая со стола лист с печатным текстом. – Записку писала не Стефани. Это было задумано, чтобы ты появился на выходе. Не думаешь, что тот, кто это отправил, возможно, хотел, чтобы какой-нибудь полицейский или агент секретной службы застрелил тебя?
Эта мысль приходила ему в голову.
– Отправляйся в Гарверовский институт в Мэриленд, возьми этот ключ, – сказал Дэниелс. – Карбонель сказала, что там тебя ждут. Сообщила нам пароль, который даст тебе доступ.
Малоун был догадлив.
– Похоже на западню.
Дэниелс кивнул.
– Возможно, так оно и есть. Люди, стремящиеся привлечь Содружество к уголовной ответственности, не хотят, чтобы оно получило ключ к этому шифру.
– Разве вы не президент? Разве все они не работают на вас?
– Президент, которому осталось находиться в этой должности немногим больше года. Им уже все равно, что я думаю или делаю. Их больше интересует, кто сменит меня.
– Возможно, мы впустую теряем время, – сказал Малоун. – Те, у кого в руках Стефани, могут просто убить ее, и дело с концом. Мы ничего не узнаем.
– Убийство только ухудшит положение, – сказал Дэвис.
– А убийство президента улучшило бы? – спросила Кассиопея.
– Хорошее замечание, – сказал Дэниелс. – Но мы играем в неблагоприятных условиях. Ничего не поделаешь. Этот факт говорит – по крайней мере мне, – что она жива.
