«Страстоцвет» отчалил от песчаного холма на заре. Легкий туман окутывал обрывы Альбиона, а с запада начинал задувать попутный бриз. Чудесный день для начала великого плавания.
И в этот первый день он покрыл расстояние поразительное для такого старого судна. С помощью попутного бриза оно пробежало на восток 650 миль, и вечером я поставил его на якорь посреди зеленого луга возле реки Святого Лаврентия на востоке от города Квебека.
На следующее утро меня разбудил запах жарящейся грудинки. Солнце уже встало, как и лошади, на чьем пастбище я разбил мой бивак. Севернее величавая серебряная река катила свои воды к еще неблизкому морю, а южнее лошади выстроились безмолвным полукругом, созерцая «Страстоцвет», меня и таинственного незнакомца.
Это был щупленький человечек с морщинистой физиономией и клочковатой бороденкой — неопределенного возраста, в потертых саржевых брюках, рубашке с обтрепанным воротничком и манжетами, в парусиновой куртке поверх нее. Я приподнялся и сел в своем спальном мешке, разглядывая его в некотором изумлении, ибо он деловито стряпал завтрак на моем керогазе, пустив для этого в ход мою сковородку, мои яйца, мою грудинку и м ой кофе. Он заметил, что я пошевелился, и посмотрел на меня.
— С добрым утречком, сэр, — вежливо сказал он. — Вам как яички приготовить?
Видимо, я за ночь обзавелся новым матросом. Однако у меня не сохранилось ни малейших воспоминаний, как это произошло, а если мой ум начал заходить за разум, признаваться в этом я не собирался.
— С добрым утром, — ответил я осторожно, — желтком вверх и не сильно поджаренные. Кофе черный.
— Есть, сэр. Сию минуту, сэр.
Тайна разъяснилась, пока мы завтракали.
Мой новый товарищ — звали его Уилбер — объяснил, что он моряк с Ньюфаундленда и на рассвете пустился в путь на восток к Сент-Джонсу, но тут увидел «Страстоцвет». Небрежный взгляд в окно подсказал ему, что перед ним корабль, замаскированный под джип, а потому с истинно моряцким компанейским духом он пригласил себя на борт.
Уилбер оказался ценнейшим приобретением. Он провел в море почти сорок лет — во всяком случае, так он сказал. Пока мы катили на восток в это утро по берегу могучей реки, он указывал мне на встречные суда и рассказывал всякие истории про их команды — истории, осмелься я их напечатать, превратили бы Генри Миллера в поставщика викторианских детских стишков.
Уилбер был прирожденным рассказчиком и ни на минуту не переставал плести кружева своих былей и небылиц, пока мы не пересекли Нью-Брансуик и не въехали в Новую Шотландию. К этому времени я просидел за рулем десять часов и утомился. Тут Уилбер предложил сменить меня у штурвала, заверив, что еще не построено судно, которым он не сумел бы управлять, и я с радостью поменялся с ним местами.
Я благодарно смежил вежды и заснул. Десять минут спустя «Страстоцвет» высвистал всех наверх треском, который явно возвещал конец вселенной. Уилбер столкнул нас с бортом огромного грузовоза, нагруженного бревнами по самую ватерлинию.
Выяснилось, что оба судна отделались самыми пустячными повреждениями, потому что крепкий носовой ворот «Страстоцвета» ударился о гигантскую тракторную покрышку, подвешенную, точно кранец, к борту грузовоза. Удар, пришедшийся по моей психике, гордости Уилбера и душевному равновесию верзилы, хозяина грузовоза, был много тяжелее; но ведь мы находились в Новой Шотландии и знали, чем исцелиться. Уселись все втроем на краю придорожной канавы, распили бутылочку рома и расстались задушевными друзьями. И я и водитель грузовоза удовлетворились объяснением Уилбера, который виновато признался, что хотя он способен управлять любым кораблем, когда-либо ходившим под парусами, но вот с моторными лодками ему дела иметь не приходилось.
Я сел за руль. «Страстоцвет» теперь двигался как-то странно, чуть боком, точно краб. Поскольку ни Уилбер, ни я механиками не были, мы не поняли, что его румпель (сухопутные крысы назвали бы это рулевой тягой или еще чем-нибудь, столь эзотерическим) сильно погнулся. Через час-другой я с этим полностью свыкся — в отличие от встречных машин. Они словно бы не могли решить, какое направление мы выбираем, и многие съезжали на гаревую обочину, пропуская нас.
