Вскоре я получила по почте письмо. Оно было вложено в грубый конверт коричневого цвета. Надписанный, должно быть, сломанным пером, он был весь забрызган кляксами. Письмо пришло на мое имя. Я взглянула на обратный адрес — там стоял штемпель завода, на котором я работала по мобилизации. В конверте лежал листок с четырьмя-пятью строками приветствия, отпечатанными на машинке, и денежный перевод. Плата за трехмесячную работу — восемнадцать иен.
— А что, за тех учениц, что погибли, тоже заплатили по восемнадцать иен? — подала голос мать из кухни, освещенной вечерним солнцем.
В то время за учебу в гимназии мы платили по семь-восемь иен в месяц. Плата взималась даже тогда, когда мы не учились, а работали на заводе. Эта сумма, превышавшая наш заработок, шла в счет пожертвований на пользу родине. Выиграли мы или остались в убытке? Как бы то ни было, теперь у меня есть восемнадцать иен, и если я умру, то хотя бы на цветы к похоронам деньги есть. Конечно, на роскошные европейские букеты их маловато, но, к примеру, полевыми можно будет завалить весь гроб. Ведь хочется, чтобы было много цветов, как и подобает на похоронах девочки.
— Если умру, купите на эти восемнадцать иен цветы, — попросила я в шутку. Мать, варившая в это время бататы, ужасно рассердилась:
— Умрешь — ни гроша не потрачу!
До меня дошел слух, что за учеников, погибших во время атомной бомбардировки, выплатили по пятьдесят две иены. Кто определил эту плату за жизнь — завод или государство? Во всяком случае, и то хорошо: ведь поняли, что человеческая жизнь чего-то стоит. Узнав свою цену, я и буду вести себя соответственно ей.
Сейчас же, если я умру, государство на мои похороны выдаст шестнадцать тысяч иен. Эта сумма установлена для «особо пострадавших». Но это вовсе не значит, что в случае смерти государство выплатит ее незамедлительно. Нужно еще подтверждение, что смерть наступила вследствие радиоактивного облучения. Кроме того, для получения шестнадцати тысяч иен на похороны необходимо представить: заявление с просьбой о выплате пособия, свидетельство о смерти, регистрационную карточку (с пометкой о смерти), «Книжку пострадавшего от атомной бомбардировки» и личную печать покойного.
Я собираюсь написать в завещании, чтобы мне на все шестнадцать тысяч иен купили цветов. Если, например, тюльпаны, то их даже в зимнее время, пусть по двести иен за цветок, можно будет купить восемьдесят штук. Пышные получатся похороны. А если не тюльпаны — сойдет и редька. На эти деньги тоже можно купить восемьдесят штук. Хотя нет, пока я писала эту повесть, цены поднялись, и теперь получается только пятьдесят три редьки.
Прошел слух, что атомным больным помогают листья хурмы. Они якобы выводят из организма яд, и нагноение проходит. Мать сбила шестом листья с хурмы, растущей у нас в саду. Стоял сентябрь. До листопада было далеко, и листья еще совсем не пожелтели. При ударах шестом ветки гнулись, листья летели в разные стороны. Тщательно собрав и перемыв, мать заливала их водой и долго варила над костром. По мере кипения зеленый сок становился коричневым, а затем черным. Мать наливала полную чашку отвара и подносила мне: «Пей!» Отвар из листьев хурмы имел специфический запах и был таким горьким, что сводило челюсти. «Не могу». Я возвращала назад питье. «Очень плохо, тогда ты не выздоровеешь». Мать печально смотрела на меня. А для меня не было ничего тяжелее, чем видеть огорченное лицо матери. Когда я, пересилив себя, выпивала, она радовалась и награждала меня ложкой сахара. Сахар в то время был драгоценностью. Он бережно хранился у нас в ржавой консервной банке и потому отдавал металлической ржавчиной, но все равно был очень вкусным. Конечно, лучше было бы сахар добавлять прямо в питье, но мать этого не делала, заявляя, что помогает только горький отвар.
За одну неделю ветки хурмы совсем оголились. Мать собирала даже листья, залетевшие с улицы. В те дни, когда ей удавалось собрать хороший «урожай», она находилась в приподнятом настроении. «Скоро поправишься»,— твердила она, смывая у колодца грязь с листьев. Листья обретали здоровый темно-зеленый цвет. Даже больные, темно-коричневые листья, смоченные водой, ярко блестели в бамбуковой корзине. Они казались наполненными жизненными соками, и мне тоже думалось: если я буду пить этот отвар, то наверняка скоро поправлюсь.
