После того как я добралась до квартиры, понос усилился. Мне становилось все хуже и хуже, дело, видимо, шло к. смерти.
Узнав, что Дзюнин-тё не пострадал, я вернула женщине десять иен.
— Ну что ж, возьму. Ведь все мое состояние — то, что в кошельке, — сказала она и, аккуратно расправив сложенную купюру, положила ее в кошелек. Мы расстались на холме. Женщины, решив, что отправятся к знакомым в Накагава, стали спускаться с холма.
Горная тропинка постепенно перешла в каменные ступени, по обеим сторонам которых стояли дома. Нужно сойти вниз по ступеням, и там будет моя родная гимназия. Мне хотелось как можно скорее увидеть своих учителей, сообщить им: «Я жива». Я быстро зашагала вниз. Передо мной шли два студента из высшего коммерческого училища. Один из них, с раной на ноге, опирался на плечо другого. Хотя кровь не шла, рана была глубокой.
Поблизости от женской гимназии в кварталах Накагава и Нарутаки жили местные богатеи. Знатная дама в шароварах из шелковой газовой ткани и девушка лет двадцати раздавали рисовые колобки. Увидев студентов из коммерческого училища, девушка посочувствовала: «Было ужасно, правда?» — и протянула им колобки. Они взяли по одному, но есть не стали. Увидев в саду колодец, парни попросили воды. Девушка поставила на камень поднос и побежала к колодцу. Белые рисовые колобки на подносе выглядели очень красиво.
Подошла дама и полотенцем перевязала рану юноше. На меня, босиком шагавшую следом, никто не обратил внимания. Я молча прошла мимо. Женщины, видимо, не считали меня пострадавшей — они не произнесли ни одного слова сочувствия. Я хорошо помню, что я испытывала к ним неприязнь. Даже горько усмехнулась. А еще говорят о человеческой доброте…
Впрочем, мне вовсе и не хотелось этих белоснежных колобков. Я тогда совершенно не чувствовала голода. Меня занимало другое: почему в то время, когда продовольствие выдается всем по карточкам, в этом доме столько риса, что его могут раздавать другим? По правде говоря, хотя у меня совершенно не было аппетита, я все же подумала тогда: «А хорошо бы каждый день иметь на столе такой рис». И еще у меня мелькнула мысль, что эти женщины ласковы только с мужчинами. Видимо, здесь проявилась вредность моей натуры, если в тот момент я сделала только эти наблюдения.
Дорога шириной в два с половиной канна[14] и сейчас разделяет Нагасакское высшее коммерческое училище и женскую гимназию. Ныне вымощенная бетоном с добавлением гальки, она прежде была еще уже, и в дождливые дни двум прохожим с зонтами было на ней не разойтись. Поневоле получалось, как у влюбленных — один зонт на двоих. Здесь завязывались знакомства студентов училища с гимназистками, здесь иногда рождалась и любовь, такая беззаветная, что, говорят, были даже случаи двойного самоубийства влюбленных. Рассказывали, будто одно время существовало правило: чтобы от того места, где кончались каменные ступени и дорога раздваивалась, по верхней дорожке ходили студенты, а по нижней — гимназистки. После войны дорогу расширили, да и нравы сделались посвободнее, в особенности, когда, усвоив моральные уроки романа Ёдзиро Исидзака «Зеленые горы», девушки стали сами без стеснения окликать парней, шагающих мимо гимназии.
Железобетонное четырехэтажное здание женской гимназии стояло у самой дороги. Взрывная волна, неся разрушения, докатилась до горы Нисияма, поэтому в гимназии не осталось ни одного целого стекла. С той стороны, откуда она налетела, отвалились стены и потолки. Рухнули даже внутренние стены, и теперь на занятиях скучать не приходилось — видно было, как в соседнем классе ведет урок другой учитель.
Дорога была сплошь усыпана битым стеклом. Я шагала босиком. Я не особенно опасалась, когда разутая шла тропой по горе Кимпира. Но чтобы ступать по осколкам стекла, требуется мужество. И вот передо мной моя родная гимназия. Взглянув вверх, я заметила, что металлические створки окон были распахнуты в разные стороны: одни внутрь, другие наружу. Значит, взрывная волна двигалась не прямо, а завихряясь. В классах было темно и тихо.
Каждый, кто оказывался в зоне бомбардировки и уцелел, прежде всего должен вернуться в свою родную школу. Сообщить, что жив. Я воображала: если оставшаяся в живых ученица появится в школе, младшие школьницы с шумом встретят ее. Поскольку ученицы работали по мобилизации на заводе, который оказался в эпицентре взрыва, то учителя должны бы организовать спасательную группу. А раненых должны все встречать у ворот школы. Но ничего этого не было. Как это ни странно, но даже когда я была в наиболее пострадавших от бомбардировки районах, где всюду валялись трупы и умирающие люди, я не испытывала ужаса. Вся чудовищность происшедшего стала постепенно доходить до меня лишь по мере того, как я удалялась от эпицентра и приближалась к уцелевшим кварталам, где шла обычная жизнь. Тишина в школе, в домах — все это теперь наслаивалось на страшную картину разрушения, увиденную в Мацуяма и Ураками, и передо мной во весь рост вставала трагедия города Нагасаки.
