У меня был друг альпинист (он погиб в горах), я спрашивала его: «Как же вы помогаете в горах друг другу, когда сами висите над пропастью?» И он мне объяснил: «Но чтоб помочь удержать равновесие, нужно совсем немного силы, иногда можно одним пальцем поддержать, ведь человек еще и сам держится».
Все мы как-то связаны друг с другом (не посторонние!), от каждого из нас кто-то зависит. В автобусе, в очереди, кто знает, кому из нас и когда доведется стать хоть на секунду опорой в жизни для чьего-то ребенка.
Мало услышать исповедь — надо найти в себе силы ответить на нее такой же обнаженной искренностью, надо решиться выставить себя на рассмотрение перед неласковым детским взглядом.
Страшно? Больно? Право же, все это только мелочи рядом с нашей взаимной любовью — родителей к детям, детей к родителям. Цель близкая и цель дальняя, методы и приемы, а также конечный результат — это уж они, когда вырастут, определят и оценки нам выставят, наши дети. А в том, что мы живем и растем вместе с ними, учим их и у них учимся, особой заслуги в том нет.
Иногда бывает, что способности ребенка заметны, как говорится, невооруженным глазом, и при этом проявляются очень рано. Я бы сказала, не способности даже, а склонность к чему-то. Например, у моего старшего сына тяга к технике наметилась чуть ли не в колыбели. Не было для него лучших игрушек, чем рубанок и коловорот, а если я хотела поспать чуть подольше, я ставила ему в кроватку телефон — на 40 минут он замолкал. И этот его интерес ко всему, что движется, гудит, что как-то крутится, был заметен даже со стороны и выглядел как-то неожиданно в семье, где и я и муж — оба филологи. Так и осталось это до нынешнего времени, и его профессия, по-видимому, будет с этим связана. Он уже в девятом классе, начинает думать о выборе жизненного пути. Конкретных планов пока нет, но направление определено — то ли судостроительный, то ли авиационный — строить то, что плавает, летает, движется. Нет, он никакой не вундеркинд, у него и тройки по алгебре бывают, но вот круг чтения, который он сам себе выбирает, связан все с тем же: история флота, история авиации. Он и марки собирает тематически: дирижабли, старинные летательные аппараты, парусники.
Конечно, я его поддерживаю, потому что такая увлеченность вызывает у меня уважение. Нужен ему паяльник, значит, будет паяльник, а как уж мы выкрутимся без этой трешки, что на него пойдет, — это мое дело.
Зато все «болеем», когда у него соревнования по судомоделизму, — ребята с порога бросаются к нему: «Ну как?» А на весенние показательные выступления отправляемся всей семьей.
В кружок он сам записался, и, кроме того, ему повезло с руководителем.
Мне кажется, это довольно редкий случай, чтоб так рано все определилось, у нас в семье больше ни у кого такого нет.
Ваня моложе Сани всего на четыре года, но ничего подобного с ним не было. Ни разу в жизни он не склеил ни одной модели — я и не принуждала его, не говорила: «Бери с Сани пример». Зачем? Если склонность будет, она сама проявится. Так и получилось. В школе у Насти создали музыкальную студию, а у Насти обнаружили способности к музыке. Стала она ходить заниматься и очень увлеклась. Инструмента у нас не было, так она нарисовала на бумаге клавиатуру в натуральную величину и играла. И чтоб Маня, тогда шестилетняя, не завидовала старшей сестре так отчаянно — и в школу-то она ходит, и музыкой-то занимается! — я решила и ее отдать в эту студию. Пришла записывать, а мне говорят: «На фортепиано уже мест нет, хотите на флейту?» И я подумала, что так даже лучше — что-то у Мани будет необыкновенное, чего нет у Насти, — флейта! Но Маня была маленькой и сама ходить на занятия не могла, так что я приспособила водить ее туда и обратно Ваню. Большой плюс большой семьи в том, что дети очень рано становятся настоящими помощниками, на них можно положиться: и через дорогу он младшую сестренку переведет, и одеться поможет, хотя всего-то на два года старше. И надо сказать, ничегошеньки у Мани не получалось: флейта воет и мяучит, хрипит и хрюкает, но не играет. Мне не хотелось, чтоб она училась легкомысленному отношению к работе — любой, будь то мытье посуды или игра на флейте, но и чувствовала, что долго я не выдержу. Дотерплю, думаю, до конца года, а там решим, как быть, не получается — ну и ничего не поделаешь. И вот раз Ванюшка слушал-слушал, как Маня терзает свою флейту, и не выдержал: «Дай покажу, как надо». И к моему величайшему удивлению, показал: эта хриплая деревяшечка с дырками вдруг чистенько-чистенько спела нотку, одну, потом другую, потом третью. «Ваня, когда же ты научился?» — спрашиваю. А он: «Я же сижу, жду Маню, ну и слушаю, как учитель показывает». Помолчал, а потом спросил: «Мама, а у тебя нет денег, чтоб мне тоже учиться?» У меня даже сердце заболело — да неужто из-за денег я у своего мальчика отниму музыку, целый мир, который я сама не могу ему дать, — не научили меня, хоть и учили когда-то. Пошла на следующий день с ним к учителю: «Послушайте его». Он послушал, удивился и говорит: «Я бесплатно с ним буду заниматься». И что удивительно — то, что учитель никак не мог объяснить Мане, очень быстро сделал Ваня, когда они стали заниматься вдвоем. Месяца не прошло, как у нее стало получаться не хуже, чем у Вани. Конечно, им повезло и с учителем. Он был совсем еще мальчик, студент консерватории, его через год в армию призвали.
