— Я не могу сказать о нем ничего плохого.
«А хорошее вас не интересует», — подумал он про себя
В это время дверь в аудиторию отворилась и появившийся в проеме человек сказал:
— Мы закончили, оберштурмфюрер.
— Думаю, мы еще с вами увидимся, — произнес тот, кого назвали оберштурмфюрером, и все трое вышли в коридор, оставив дверь распахнутой.
Вангер присел на подоконник, достал носовой платок и вытер вспотевший лоб.
* * *
— Мы его потеряли.
— Кого его?
— Зонд.
Карел стоял в дверях кабинета в синем рабочем халате, без галстука, со взъерошенной шевелюрой. Септимус показал пальцем на стул
— Что происходит, Карел? То вы теряете объекты, а теперь уже и до зондов дошло.
Огромный карандаш президента, хорошо известный всей академии, стал грозно постукивать по столу.
— Я предупреждал, что такое может случиться, — начал заранее заготовленные объяснения инженер по перемещениям. — Вы же знаете, что нам урезали энергию до опасного минимума, при котором наступает нестабильность. Я просил дать возможность нормально поработать еще хотя бы неделю. Потом мы готовы были отключиться, но…
Септимус замахал толстыми ладошками.
— Оправдываться будете после, а сейчас коротко: чем это нам грозит?
— Эта ситуация, господин президент, еще мало изучена, хотя зонды теряли и раньше. — Карел страдальчески посмотрел на Септимуса. — Многое зависит от того, в каком режиме он работал в момент обрыва связи. В нашем случае это был как раз режим активного сканирования объекта.
— Какого объекта?
— Некоего Эриха Белова.
— Ну так и говорите, не «объекта», а «человека». Что за манера! Какое отношение он имеет к нам, точнее, к этим чертовым книгам?
Карел пожал плечами.
— Пока неизвестно. Он пришел домой к профессору Вангеру, причем, заметьте, поздно вечером. Почти ночью. Ну мы и решили навести справки.
— Навели?
— Он оказался русским.
— Вот как? — Карандаш замер в толстых пальцах Септимуса. — Что еще успели узнать?
— Немного. Из эмигрантов. Бывший пленный, еще Первой мировой. Остался в Германии. Во времена Веймарской республики получил гражданство. Стал известным журналистом. При нацистах лишился всего и попал в Дахау. Когда был в лагере…
— Так, стоп, стоп. Не спешите, Карел. Про Веймарскую республику я что-то слышал, а вот Дахау… Напомните-ка, что это за место такое.
— Это концентрационный лагерь возле одноименного городка под Мюнхеном.
Инженер положил на стол руки, намереваясь включить изображение, но Септимус его остановил.
— К черту карты и всякие там планы. Дальше.
— Это все, что мы успели. Зонд оборвался.
— Ну так восстановите связь. Я переговорю с энергетиками.
Карел потупил взгляд.
— В том-то и дело, что это очень непросто. Его еще надо найти. С зондом не просто потеряна связь, понимаете, он оборвался. Другими словами, сместился во времени, и где находится теперь, мы не знаем. Но уже ищем, — поспешил добавить инженер.
— Да-а-а, с вами не соскучишься.
Септимус бросил карандаш и выбрался из кресла. Переваливаясь, словно утка, он стал прохаживаться вдоль стола. Такое бывало редко и могло означать две вещи: либо возбуждение от неожиданной удачи, либо… В данном случае речь могла идти только о втором «либо».
— Может быть, просто подготовить другой зонд и не мучиться с поисками? А?
— Уже готовим, господин президент.
— А этот? Что, так и будет валяться неизвестно где, пока его ржа не съест?
— Валяться он не будет. Он не железяка какая-нибудь, чтобы валяться. Это электронная конструкция на основе холодной плазмы, не видимая глазом и не осязаемая другими органами чувств.
— Да знаю, знаю. Ну тогда и черт с ним! Или вы что-то недоговариваете? А, Карел? Давайте-ка начистоту. Я не в курсе всех этих ваших штук. У меня академия на горбу. Триста отделов!
При этих словах Септимус похлопал себя по загривку. Инженер понимающе и даже сочувствующе кивнул, собрался с мыслями и начал:
— Утерянный зонд обладает некоторым запасом внутренней энергии для автономных действий. Он скоро разрядится, и на этом его существование прекратится. Как я уже сказал, зонд, как правило, невидим…
— Как правило?
— Ну… с его помощью можно создавать голографические изображения, но только по приказу оператора. Мы прибегаем к этому крайне редко, особенно после того, как парламентский комитет по науке провел известный вам закон.
