Помилуй, Боже, помилуй меня,
На тебя уповает душа моя.
Многие из инокоборцев во время случившегося бросились с кровли, иные умерли от страха.
В час, когда распрягают быков, царственный город был уже очищен от скверны. Возмущённый люд угомонился, разбежался по домам, усталый от кровавой жатвы. Все крамольники были либо умерщвлены, растерзаны, либо смертельно изранены.
Но несколько всё же уцелело. Заточённые в одиночные камеры Галатской тюрьмы, подавленные происшедшим, со страхом и смятением ожидали разрешения своей судьбы: Фёдор Геропол, Нерсес Далас, Михаил Кига, Леонтий Эгина, Георгий Дадиан, Ефрем Агафа, Демьян Воила[17]. В начале четвёртой стражи все они были схвачены полицейскими ищейками ночного Эпарха в шестнадцатом порожнём амбаре городского зернохранилища. Причиной столь молниеносного ареста, раскрытия тайного убежища, а потом и заточения в преторию, послужило гнусное предательство алчного Гектора Пирона, владельца суконной лавки на улице Мессы, бывшего сотоварища обречённых[18].
О Галатской тюрьме лучше всего сказано у сладкоречивого Андрея Малейского в описании главных узилищ: «Эти темницы источают смрад, воздух там тяжек и влажен. На потолках высоких и потрескавшихся — маленькие дыры, откуда падает свет. Стража по ночам выливает в них ушаты воды. Стены зелены от мха. Кругом нечистоты. Вода сочится из камней, потолка, везде лужи. Узилище обладает круглой формой или формой цилиндра. Здесь всегда водятся чёрные крысы. От их писка нельзя уснуть. Бывало так, что лица больных и обессиленных под утро были изуродованы этими тварями. Многие с прогрызенными животами погибали до казни, почему правосудие не могло свершиться».
В таком же цилиндре был заточён Демьян Воила. Дьякон, бывший хранитель скритория. Он сидел на деревянном лежаке без ножек, запрокинув голову, слегка раскачиваясь, прижав к себе ноги, обхватив их плотно руками, что-то мычал или стонал. Может, оттого, что на нём не было живого места? А может, вспомнил старый диспут в Студитском монастыре, перешедший затем в кулачный бой между иконопочитателями и инокохулителями. Стоя посередине монастырского двора напротив Григория Кератия, Воила уже не мог ничего сказать. За каждым из спорщиков сгрудились «их люди». Воила оцепенел. Он чувствовал, как бессильно, словно плети болтались в рукавах его руки. Кератий лукаво смотрел на него и вдруг крикнул что есть духу: «Символ выше слова!!!», страшно заржал, стал мотать головой, кривляться. Выслушав всё это, Воила закрыл глаза, зажал руками уши, а потом стал громко, монотонно повторять, раскачиваясь из стороны в сторону всем телом: «Бог есть дух! Бог есть дух! Бог есть дух!» То же подхватили и его люди. Скоро полилась кровь.
Воила был сморщен на лицо и тронутый синевой, имел длинный с небольшим горбом нос, а подбородок слишком маленький, отчего лицо казалось вытянутым вперёд. На лысине кое-где росли длинные тонкие волосы, подобные плесени. Только на лбу, порезанном морщинами, висели три густые пряди, короткие, но чёрные.
Небольшая цепь, вделанная прямо в стену, заканчивалась на его запястье маленьким кольцом.
Петухи и церкви отметили новый день, разбудив тюремщиков. Эти четверо могучих дубов спустились в подвал тюрьмы, как кошки, почти без звука. Выводя приговорённых, они лишь иногда что-то говорили, подгоняя пинками сонных, притворявшихся больными били. Войдя в камеру Воилы, осветив её факелами, тюремщики увидели цепь с болтавшейся на ней кистью руки. Тут же рядом в полу была выломана плита. В черневшей дыре они разглядели дно давно уже высохшего хранилища воды, смыкавшегося своими берегами со многими ходами катакомб, бегущими во мраке.
Увидя свет, беглец споткнулся, но удержался на ногах. Недалеко от выхода, заросшего кустами лавра, ещё дымились угли оставленного кем-то костра. Облизывая рану, Воила присел и раздул пламя. Потом, опустив в огонь покалеченную зубами правую руку, он прижёг рану. Шатаясь, отошёл в сторону и лёг на дно лодки, стоявшей далеко от берега реки Саос, бегущей на восток. Ворон и смерть кружили над ним.
Македония
Как буря гонит тучи сквозь сумрак, не зная пути, так и судьба гонит человека в край ледяной ночи. Презрев провидение, смерть, законы, преисполненный ненасытной жаждой мести, одолеваемый гордыней, он устремляется к подножию Балкан. Там в глубоких норах обитают неверные клятвам македонцы. Он похвалялся, что за малый срок — всего семь дней — достиг этих диких пределов, утверждая, что был «влеком ветром Господним».
