По мере того как кровь изливалась сквозь решетки вниз, в яму, доносившийся из глубин рокот становился все громче и отчетливее.
Перед церковью последние из оставшихся в живых чернорубашечников побросали винтовки и пустились бежать вскоре после того, как перестал строчить пулемет. В подзорную трубу Дойл увидел, как в распахнутых дверях собора показались первые фигуры в белых, заляпанных кровью одеяниях.
— Пойдем, — сказал он.
Они помогли Иннесу подняться и поспешили к церкви. Дойл, перейдя на бег, опередил брата и Эйлин, промчался мимо разбросанных по периметру облаченных в черное тел и замер в дверях.
Внутри произошла настоящая бойня, трупы громоздились один на другой. Красный от крови пол собора был усыпан битым стеклом. Уцелевшие, пребывая в ошеломлении, пытались подняться на ноги.
Эйлин и Иннес присоединились к нему; у Эйлин от ужаса перехватило дыхание, и она беспомощно ловила ртом воздух.
— Боже мой, Артур! — бормотал Иннес, недоверчиво качая головой. — Боже мой! Боже мой!
Раненых было множество, и сотни из них нуждались в безотлагательной помощи. Дойл взял Эйлин за руки, заглянул ей в глаза и твердо произнес:
— Мне нужна помощь. Сейчас не время для слез.
Женщина молча кивнула. Они спустились по окровавленным ступеням, разговаривая с теми, кто еще мог ходить, и направляя их к выходу. Многие оставались безучастными, некоторым приходилось повторять указания дважды, потому что оглушительная стрельба почти лишила их слуха. На взгляд Дойла, самые страшные жертвы пришлись на середину помещения, где кровь стекала в круг дренажных отверстий.
Звук детских голосов привлек внимание Иннеса к левым боковым дверям.
— Артур, туда!
Дойл присоединился к нему, и они увидели в пятидесяти шагах от входа детей, сидевших вокруг стоявшего перед ними на коленях человека в черном. Пройдя мимо мертвецов и пулемета, Дойл с Иннесом приблизились к мужчине, и, когда они остановились, он поднял на них глаза.
— Канацзучи? — спросил Дойл.
Мужчина, чье мертвенно-бледное лицо свидетельствовало о тяжелом, болезненном ранении, кивнул.
— Позаботьтесь о них, пожалуйста.
Японец моргнул и с усилием стал подниматься на ноги. Дойл поспешил на помощь, Иннес, напротив, попытался его удержать.
— Сэр, вам необходимо отдохнуть.
— Нет, — отрезал Канацзучи. — Спасибо.
Он слегка поклонился и, придерживая рукоять меча, медленно зашагал к церкви.
Иннес и Дойл смотрели вниз, на маленькие, несчастные лица, взиравшие на них с ужасом.
— Я присмотрю за ними, — произнес Иннес осевшим, хриплым голосом.
Дойл обнял брата и, хотя их тела содрогались от подавляемых рыданий, не отпускал, пока не иссякли слезы.
— Боже правый! Боже правый на небесах!
— Нельзя показывать им, что мы напуганы, — прошептал молодой человек.
Дойл отвел глаза, пожал ему руку и последовал за Канацзучи назад в церковь.
Подойдя к задней стене церкви, Эйлин увидела за дверью Фрэнка, скорчившегося в луже крови возле пулемета. Она поспешила к нему и упала возле него на колени.
— Нет. Пожалуйста, нет!
Фрэнк открыл глаза, но не увидел ее.
— Это ты, Молли?
— Фрэнк, это Эйлин.
Его глаза нашли ее и сфокусировались на ней.
— Молли… Как ты хороша в этом платье.
Он протянул к ней руку, и она сжала ее обеими ладонями. Из глаз женщины потоком хлынули слезы.
— Да, Фрэнк, это Молли. Я здесь.
— Я никогда не хотел навредить тебе, Молли, — прошептал он.
— Ты и не навредил, Фрэнк. Ничем не навредил.
— Прости. Мне так жаль.
— Все в порядке.
— Ничто больше не стоит на нашем пути. Ты и я.
Она кивнула.
— Да, именно так.
— Это хорошо.
— Да, Фрэнк.
Несколько мгновений его глаза смотрели мимо нее, а потом закрылись. Эйлин уронила голову и заплакала.
Дойл так и не смог точно определить, сколько людей погибло. Надо полагать, не меньше двухсот пятидесяти человек, находившихся внутри, столько же было ранено. Это и само по себе было ужасно, но, только увидев смертоносное расположение пулеметов, он понял, что все могло быть гораздо хуже: счет погибшим шел бы на сотни и сотни. Внизу, где-то глубоко под церковным полом, что-то раскатисто громыхало.
Он обнаружил Канацзучи возле открытой решетки, через которую продолжала изливаться кровь жертв.