Так-то!
Я вытянулся:
– Слушаю, Яков Михайлович. Есть объявить часовому благодарность за революционную бдительность.
– Ну вот, это другое дело, – улыбнулся Яков Михайлович.
– Так, как, товарищ конвоир, – повернулся он к часовому, – могу я теперь идти?
И, пожав часовому руку, Яков Михайлович вышел из комендатуры.
Бесконечное количество народу шло к Якову Михайловичу с разнообразнейшими делами. Бывая у него, я постоянно встречал в его приемной секретарей губкомов, уездных и районных комитетов партии, руководителей низовых партийных организаций. К Якову Михайловичу шли вожаки рождавшегося в те годы комсомола, председатели губернских и уездных исполкомов Советов, командующие армиями и дивизиями, председатели совнархозов и директора предприятий, партийные, советские, хозяйственные, военные руководители всех степеней и рангов, десятки рядовых членов партии, бесчисленные делегации рабочих и крестьян.
Здесь, в кабинете Якова Михайловича, рабочий-большевик становился комиссаром полка или дивизии, руководителем Советской, сласти: района или уезда; старый член партии – руководителем главка, членом коллегии наркомата, членом Реввоенсовета армии или фронта.
За бесконечной грудой важных дел Яков Михайлович ни на минуту не упускал из поля своего зрения повседневных вопросов кремлевского обихода, постоянно оказывал помощь нуждавшимся товарищам, следил за жизненным укладом Кремля. Чуть не ежедневно раздавались телефонные звонки Якова Михайловича, и я получал четкие, конкретные указания, задания, распоряжения. Зачастую мне вручали коротенькие записки:
«20 сентября 1918 г.
Коменданту Кремля.
Считаю целесообразным мебель для квартир в Вознесенском монастыре получать из дворцового имущества. Предлагаю за мебелью и обращаться туда.
Я. Свердлов».
Или:
«1 октября 1918 г.
Коменданту Кремля.
Прошу предоставить кремлевский оркестр для похорон т. В. М. Бонч-Бруевич.
Я. Свердлов».
Еще:
«11 декабря 1918 г.
Тов. Мальков.
Необходимо, предоставить квартиру т. Бокию. С т. Бонном сговоритесь сейчас же.
Я. Свердлов».
И еще:
«6 февраля 1919 г.
Коменданту Кремля.
Прошу выдать подателям делегатам жел.-дор. рабочих 25 фунтов хлеба.
Я. Свердлов».
Сколько их было, таких немногословных, лаконичных записок…
* * *
Постоянное, живое участие Якова Михайловича в делах комендатуры стало таким привычным, что казалось, будто иначе и быть не может. Но вот, вернувшись в первых числах марта 1919 года из поездки на Украину, Яков Михайлович тяжело заболел.
Днем 16 марта 1919 года я заканчивал уборку помещения круглого зала в помещении ВЦИК, где должен был открыться VIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Ну что ж, кажется, все готово. Стены увиты гирляндами зелени, празднично алеют знамена, плакаты, тяжелыми складками свисает со стола президиума пунцовая скатерть. В глубине сцены – бюсты Маркса и Ленина.
Да, готово все. Вот еще телефон. Закончена ли подводка? Подхожу к аппарату. Звонок. Ага, значит, уже работает. Снимаю трубку.
– Павел, ты?
Чей это голос? Аванесов? Не может быть! Никогда так не дрожал, не прерывался голос Варлама Александровича.
– Что случилось? – кричу в телефон, охваченный внезапной тревогой.
В ответ слышится глухой, сдавленный голос:
– Да, это я, Аванесов… Яков Михайлович… Пять минут назад…
Без сил, без мыслей я рухнул на стул. Горло свела мучительная спазма, глаза застлал какой-то туман.
…Два дня спустя, 18 марта 1919 года, мы хоронили Якова Михайловича Свердлова. У подножия Кремлевской стены, в самом центре Красной площади, зияла свежая могила. Замерли в горестном молчании десятки тысяч людей, заполнивших из края в край огромную площадь. На могильный холм поднялся Владимир Ильич Ленин.
– Мы опустили в могилу пролетарского вождя, который больше всего сделал для организации рабочего класса, для его победы…
В Кремле, в круглом зале здания ВЦИК, названном отныне Свердловским, я увивал черным крепом алые полотнища знамен и лозунгов. Открывался VIII съезд РКП(б). В гробовой тишине зазвучали скорбные слова Ильича:
– Товарищи, первое слово на нашем съезде должно быть посвящено товарищу Якову Михайловичу Свердлову…
