Поехал Феликс Эдмундович, конечно, не под своей фамилией. Уезжая, он сбрил бороду и изменил свою внешность на случай неожиданных встреч с белогвардейской нечистью, бежавшей за границу, среди которой могли оказаться такие, что лично встречали Дзержинского. Увидав Феликса Эдмундовича на улице в канун отъезда без бороды, я в первый момент даже не узнал его: настолько бритый Дзержинский не был похож на того Дзержинского, каким все мы его знали.
Вскоре после возвращения Феликса Эдмундовича из Швейцарии приехала оттуда и его семья, и зажили Дзержинские в Кремле, в крохотной трехкомнатной квартире. Будучи по-спартански прост, на редкость скромен и нетребователен, Дзержинский отказывал себе во всем, никогда не думал о каких-либо жизненных удобствах или особых материальных благах. Такой же была и его семья. Зимой 1918/19 года свирепые вьюги не раз заметали Кремль, наваливая такие сугробы снега, что по Кремлю нельзя было ни пройти, ни проехать. Расчищать снег было некому, рабочих не хватало. Однажды, когда несколько суток неистовствовала отчаянная метель, Яков Михайлович, с трудом добравшись от своей квартиры до ВЦИК, вызвал меня.
– Ну, товарищ комендант, что будем делать?
– Прямо не знаю, Яков Михайлович. И так на ноги поставлено все, а не справляюсь…
– Все, говорите? А жителей Кремля полностью используете на уборке снега?
– Кого можно – использую: штат комендатуры, курсантов школы ВЦИК, швейцаров, рабочих – всех мобилизовал, кого же еще?
– Да, трудновато. Только, товарищ Мальков, вы про жен наших ответственных товарищей забыли, надо их тоже привлечь. Кое-кто из них не работает, вот и пусть снег чистят. В случае чего, сошлитесь на меня. Пусть уж я буду в ответе.
В Кремле тогда жило много ответственных работников. У большинства жены были старыми членами партии и, конечно, работали.
Но были и такие, которые нигде не работали. Их вполне можно было использовать на уборке снега, и я поспешил воспользоваться советом Якова Михайловича.
Не все, однако, приняли мое предложение с энтузиазмом. Кое-кто начал отказываться, а некоторые попытались попросту улизнуть. Тогда я составил список тех, кого считал возможным мобилизовать на расчистку снега, и дал команду на посты у Троицких и Спасских ворот не выпускать их из Кремля ни пешком, ни на машине.
Сразу же разыгралась настоящая буря: начались звонки – почему, по какому праву не выпускаете жен из Кремля? Кричит один, звонит другой, возмущаются, протестуют. Правда, стоило только ответить особо яростно наседавшему на меня мужу, что это распоряжение Свердлова, обращайтесь, мол, к нему, как тот моментально стихал и молча клал трубку. Одним словом, жены были мобилизованы, расчистка снега пошла ускоренным порядком.
Софья Сигизмундовна Дзержинская только что приехала в Москву и еще не начала работать, однако ее я в список не включил. Ничего не подозревая, она спокойно ушла из Кремля, а вскоре раздался звонок Феликса Эдмундовича:
– Товарищ Мальков, я только сейчас узнал, что вы поставили жен ряда товарищей на уборку снега и тех, кто отказывается, не выпускаете из Кремля. Это верно?
– Верно, Феликс Эдмундович. Только Софью Сигизмундовну я выпустил…
– Вот, вот. По этому поводу я и звоню. Я не понимаю, почему, если все работают, моя жена должна быть освобождена от этой работы? Считаю ваше решение совершенно неправильным. Если бы Софья Сигизмундовна знала, она никогда не ушла бы из Кремля. Прошу вас впредь моей семье не предоставлять никаких привилегий.
Мелкий эпизод, а в нем весь Феликс Эдмундович со своей суровой требовательностью к себе, и своим близким.
* * *
Феликс Эдмундович был на редкость проницателен. Ничто, казалось, не могло укрыться от его пристального взгляда. Человека он видел насквозь, и редко, очень редко кому-либо удавалось его провести. Его проницательность сыграла огромную роль в деле комплектования кадров чекистов, что было отнюдь не легкой задачей. Кому-кому, а уж мне-то постоянно приходилось иметь дело с чекистами, и я каждый раз изумлялся, с каким великим мастерством подбирал Феликс Эдмундович работников для ВЧК, как неустанно он их воспитывал.
