Шерлок Холмс в России - страница 94

— Тебя выдрали?

— Так, как и отец родной меня никогда не драл! Вот как. Драли, да приговаривали: «Тебе, щенок, в школе учиться надо, а ты по улицам шляешься! Слежкой занимаешься!.. Учись! Учись! Учись!» Вот как выпороли!.. А теперь прощайте, доктор. Мне некогда!.. Надо уроки готовить.

И он ушел, нахлобучив картуз.

Я развел руками.

Прошел день. Прошел другой. Газеты трещали всякую ерунду. Мое участие в этой истории сделалось общеизвестным, и мне отбоя не было от интервьюеров. В конце концов они почему-то знали больше, чем я им рассказывал. Например, меня допрашивали: «Правда ли, что в ваших брюках вы нашли карточку с надписью: „Доктор Ватсон — осел“?» Этого я никому не говорил. Откуда они это узнали?

Мне сделалось известным (все от этих всеведущих газетчиков), что министр полиции делал доклад королю о пропаже Холмса. Но так как его величество в момент доклада был рассеян, то на докладе написал резолюцию: «Прочел с удовольствием». Министр полиции осмелился повторить свой доклад, и тогда его величество, вникнув в дело, над словом «с удовольствием» надписал «не» и волнистой линией соединил «не» с «удовольствием». В вечерних газетах было сообщено, что король выразил неудовольствие по поводу исчезновения Холмса!

Через несколько дней пропал величайший бриллиант из короны короля. Потом исчезло драгоценное колье королевы. Обнаружены были дерзкие кражи со взломами в нескольких банках. Лондон всполошился. Полиция потеряла голову. Без Холмса она была беспомощна. Министр полиции пригласил начальника бюро и так намылил ему голову, что тот вызвал меня и стал советоваться, что ему делать. Я не знал, что ему сказать.

— Не вызвать ли из Америки Ната Пинкертона и Ника Картера, а из Парижа Арсена Люпена? — спросил он.

Я пожал плечами. Мне было больно за Холмса. Приглашать из заграницы второстепенных детективов, чтобы спасать его, великого Холмса! Сама мысль об этом была оскорбительной для меня! Но, пожалуй, это было единственное средство спасти Холмса. На лондонскую полицию я не надеялся!

— Вызовите, — сказал я со вздохом.

Я забыл сказать, что Скотт заболел белой горячкой и бушевал в больнице, упорно гонял чертей с докторских носов и просил свезти его обратно в «воровской клуб».

Через две недели я имел «удовольствие» беседовать с тремя мировыми детективами, которые заседали у начальника бюро в его кабинете. Я подробно (в сотый раз) повторил всю историю. Нат Пинкертон слушал внимательно, задавал вопросы. Он показался мне самым дельным из трех. Картер был просто болван. От него несло спиртом так, что сидеть с ним рядом было неприятно. Он совсем не слушал меня и только рассматривал свои огромные кулаки, покрытые рыжей шерстью. Люпен спросил только, были ли хорошенькие между воровками и каковы были туалеты.

Выслушав мой пространный доклад и мнение начальника полиции, Пинкертон деловито спросил: зачем его, собственно, вызвали — искать Холмса или драгоценности, похищенные ворами? Картер попросил стакан грогу, а Люпен зевнул и небрежно сказал, что во всем этом деле он не видит для себя ничего интересного, так как, по-видимому, в настоящем деле не замешаны женщины, а он интересуется исключительно «дамскими» делами.

Начальник полиции торопливо ответил Пинкертону, что просит его заняться обоими делами. Пинкертон ответил сухо, что это его «не устраивает», так как раздвоит его внимание, и потому он предпочитает заняться только отысканием драгоценностей. И тут же с американской беззастенчивостью стал торговаться о премии.

Я попытался отстоять интересы моего друга, стал говорить об «идейном интересе» дела, вытащил из портфеля кусочки грязи и пепла, все окурки и снимки с подошв (все «следы преступления», оставленные ворами в квартире Холмса).

Пинкертон усмехнулся и сказал, что вся эта дрянь (он так и сказал: дрянь; это его собственные слова!) его не интересует, что у него «другие приемы», «другая школа». Я мысленно выругал его «дубиной» и тщательно завернул в бумажку все «следы преступления».

Начальник полиции поспешно прервал меня и сказал Пинкертону:

— Коллега! Конечно, вы правы! Ну, займитесь сначала бриллиантами. Холмс подождет. Ведь если он жив (а я убежден, что он здравствует), то, конечно, и останется жив, а бриллианты могут заплыть так далеко! Значит, я могу доложить г. министру, что вы согласны заняться бриллиантами?