Неимоверным усилием, с дьявольской силой, Шерлок отбросил от себя шайку и прыгнул в сторону.
— Я стреляю! — закричал он. — Ни с места!..
— Ха-ха-ха, — послышалось в ответ. — Стреляйте, — пальцем.
— Стрема!..
Шайка снова кинулась, на Холмса но его уже не было на этом месте. Стоял только забор, за которым был сад, а около скамейки лежал в луже крови профессор Мариани с раной на голове, причиненной каким-то странным оружием, вроде кистеня.
А Холмс в это время бежал по Шатальной улице, освещая тротуар и тщетно ища следов исчезнувшего Грязева.
Городовой на углу Мартыновой и Ново-Казанской улиц сообщил ему, что тут прошел молодой человек в летнем пальто и спортсменке, направляясь к казармам. Холмс поблагодарил полицейского и помчался дальше…
«Мариани имеет отношение к Грязеву, — думал он на ходу, комбинируя предположения, сопоставляя факты, делая догадки. Но Мариани из моих рук не уйдет. Завтра я его схвачу, а пока надо кончить дело с Грязевым. Он живет в Кирпичных Сараях… Надо идти туда».
И Шерлок Холмс свернул с Шатальной на Мартыновую, прошел Лосевой, Буинской, Миллионной и очутился в грязных, отвратительных Сараях.
— Тетенька! Где тут «Кадетский корпус»? — обратился он к попавшейся женщине.
— А вот пройди эфтот забор-ти, да направо поверни, а тамотка увидишь…
«Кадетский корпус» представлял из себя землянку, занимаемую босяками. Полиция не обращала внимания на корпус, т. к. знала, что босяки никакого вреда для города принести не могут, никому не мешают, а если и воруют, — то ни разу не пойманы, а хватать их по одному подозрению — не стоила овчинка выделки, тем более что для «галахов» тюрьма на зиму казалась благополучным завершением летнего и осеннего сезонов, когда они наслаждались чудным воздухом на пристанях, ели там ежедневно уху, играли в Колках в орлянку и «стреляли» у пассажиров пятаки. В сущности, это была удивительно мирная публика. Они никого не трогали, пьянствовали, играли в карты и «стреляли». Иногда помогали жителям Сараев носить воду, колоть дрова, мести дворы — и все это за самую мизерную плату.
Теперь они сидели в своей землянке на «юрцах»[6] и играли в «святцы»[7]. Посреди стояла бутылка «гамуры»[8], к которой они временами и прикладывались, закусывая огурцами. Меж ними были и «халамидники»[9], и «домушники»[10] и «ширмошники»[11]; в разных позах на «юрцах» по углам лежали «аферисты»[12], «лощи»[13], «гольцы»[14], «марухи»[15] в потрепанных костюмах и т. п. «шпана»[16].
В одном углу развалился Архипка «Орлянщик» и играл на саратовской гармонике сердцещипательную «романцу». Рядом с ним три марухи в свободных позах «щелкали» зерна и вели «колокольчик»[17].
В землянке было холодно. Марухи жались к печке, давно уже остывшей, гольцы и лощи согревали друг друга.
В это время в «Корпус» вошел высокий босяк с огромным синяком под глазом и быстро осмотрел помещение.
— «Стрема»[18], — прошептал кто-то. — Новичок!
— «Шесть»[19], — ответил из угла Архипка.
Вошедшему начался допрос одним из босяков.
— Ты чей, молодец?..
— Из Саратова купец, — ответил «новичок», делая странный жест рукой.
— Чем изволишь торговать?
— Да что про это толковать?.. Поднесите «лампадочку»[20] Христа ради.
— А по прозвищу как?.
— «Казак Хрялов»[21], — отвечал бойко вошедший и уселся около игравших. Сапог на нем не было, на ногах болтались какие-то опорки, из под пиджака виднелось голое тело.
— А «балдоха»[22] здесь без «ходулей»[23]. Больно балдоха.
— Иди сюда! — позвала одна маруха. — У печки-то «амбочка»[24]. У тебя что, «очки»-то[25] есть?..
— Разбил в пути. Ничего не вижу. К вашему шалашу…
Он улегся на юрцах и замолчал, очевидно, сильно усталый. Босяки не обратили на него внимания и начали вновь свою игру…
Через полчаса в землянку вошел Грязев.
Его приход остался совершенно незамеченным. Только заснувший «казак Хрялов» придвинулся незаметно к тому месту, где лег Грязев, и стал слушать, что говорит ему Архипка…
— Плохо? — вопрошал гармонист.
— Последние «рыжие бока»[26] «замазал»[27] — отвечал Грязев.
— А я седин «шипун»[28] у купца Толстопузова сперла, — объявила ни с того, ни с сего одна маруха. — Завтра «сары»
