– Слушаю!
– Чтоб ты оглох! – пожелала мстительная Тюня.
– Пушкинский въезд, – оперный бас Гремучко сильно терял в мобильном формате. – Дом тринадцать, возле арки во двор. Второй этаж, квартира четыре. Если верить регистрации, Палийчук Анна Игоревна. В диспетчерскую службу поступил аварийный сигнал. Тюня с тобой?
– Ага.
Бас сгустился набатной медью:
– Бегом!
Ну, мы и побежали.
Пока суд да дело, позволь представить тебе, почтеннейшая публика, милейшую Тюню, она же Тоня, она же Антонина Глебовна Недереза. И если ты, почтеннейшая публика, рискнешь отпустить шуточку по поводу Недерезы, шуточку столь же банальную, сколь и ожидаемую, то я, Владимир Чижик, не дам за жизнь твою и ломаного гроша.
Ясно?
Итак, представим себе девицу чу́дного возраста, а все, что меньше тридцати, чудесно по определению; девицу приятную во всех отношениях, скорее милую, нежели королеву красоты, с характером, который трудно описать, не прибегая к сильным выражениям, легкую на ногу и на руку, блондинку на каштановой подкладке, кумира семиклассниц, балдеющих от приключений Таиры Алой, девы-воительницы в шести томах – любовь 12+, кровь 12+, слово «мерзавец» под вопросом, слово «жопа» исключается…
Ладно, остальное – в другой раз.
Да, почтеннейшая публика, я знаю, что тебя нет. Я выдумал тебя, едва заметил на переломе жизни, что веду нескончаемые внутренние диалоги. Приятели, друзья, жены друзей, сантехник, дворничиха – завершив разговор в реале, я продолжал его сам, без собеседника, день за днем, мучаясь бессонницей, сочиняя реплики за обоих, ссорясь и мирясь, обижаясь и прощая. Тень психоза маячила за спиной. Черные крылья реяли над головой. Рукава смирительной рубашки мечтали завязаться морским узлом. И тогда я изобрел универсального собеседника – тебя, почтеннейшая публика.
Благодарю за внимание, антракт.
* * *
– Кто там?
– Квитанции!
– Открываю…
Это Тюня придумала. Поначалу я, дурень, честно связывался по домофону с объектом и вступал в длительную беседу, объясняя, кто я такой. В итоге меня не пускали. Я звонил менту, который по идее нас «крышевал», мент сперва не брал трубку, потом обещал приехать через час…
Я ждал его до вечера, изрыгая брань и хулу.
С пятого раза Тюня взяла власть в свои руки. Она набирала номер квартиры наугад, произносила волшебное слово «квитанции» – и сезам открывался без возражений. Иногда мне снилось, как Тюня бестрепетно подходит к воротам Белого Дома, говорит: «Квитанции!» – и вскоре пьет «Glenmorangie» в Овальном кабинете, а президент США у нее на посылках.
В подъезде пахло табачным дымом.
– Кто там?
Голос был старушечий, из тех бодрых козлетонов, какими на эстраде блеют юмористы-трансвеститы.
– Поступил сигнал, – трагическим тоном сообщила Тюня.
– Свидетели? – предположили за дверью. – Иеговы?
– «Вербалайф».
– Чего?
– Палийчук? – встрял я. – Анна Игоревна?
– Ну, Палийчук. Серафима Петровна.
– Анна Игоревна дома?
– Так вы к Нюрке, что ли?
Щелкнул замок. На пороге стояла бабка – божий одуванчик. Халат, шлепанцы, усики над верхней губой. Беда, понял я. Эту породу цветов я знал от и до. Их вдоль линии фронта высаживать, вместо противотанковых надолбов.
– Можно?
– Вот! – бабка скрутила кукиш.
Большой мосластый палец старой ведьмы, выставленный дальше, чем позволяла анатомия, неприятно шевелился. Ей-богу, бывают минуты, когда я ненавижу свою работу. Будь они прокляты, первые минуты контакта, когда нам с Тюней позарез надо попасть к объекту в квартиру, закрепиться на позициях и начать мозговой штурм. Будь я следователем прокуратуры, сотрудником ЖЭКа, психиатром или на худой конец домушником – все было бы гораздо проще.
– Анна Игоревна – ваша дочь? Невестка?
– Внучка.
– Она дома?
– Натворила чего? Или гулять зовете?
– Вы, Серафима Петровна, – зашел я с козыря, – только не волнуйтесь.
– А я и не волнуюсь.
– Вот и не волнуйтесь.
– А я и не…
– Хорошо? Главное, держать себя в руках.
– А я…
– Мы с вами – люди взрослые. Мы понимаем, что в жизни всякое случается…
Лучшего способа довести собеседника до инфаркта я не знал. Трижды попроси человека не волноваться, и он с ума сойдет от нервов.
