— Пожар лишил меня и отца, и дома. Мне удалось спасти несколько ценных вещей, книг и драгоценностей, но всё остальное сгорело в огне — все отцовские картины, всё-всё. И вот я оказалась в мире совершенно одна, без денег, семьи и дома.
— А как же ваши друзья?
— У меня нет друзей. Моим единственным другом был отец. Только он был мне нужен.
Сердце моё переполнилось жалостью к этой хрупкой несчастной женщине.
— При отце я занималась хозяйством, — продолжала она. — Я даже помогала ему в студии, но не освоила никакой профессии, поэтому оказалась плохо подготовленной к самостоятельной жизни. Чтобы на что-то жить, мне пришлось одно за другим продать все уцелевшие украшения. Поэтому вы видите меня в таком состоянии. Последние два года мне удавалось выжить, снимая угол и принимая подаяние.
Она вновь умолкла, и в лице её что-то изменилось — мягкая линия скул заострилась, в глазах зажёгся недобрый огонёк.
— До того, как я встретила Джона Гренфела, я считала свою жизнь достаточно тяжёлой. Но после этой встречи она превратилась в ад. Какое-то время я посещала благотворительную миссию близ Шутаз-хилл, неподалёку от моего жилья. Это просто старая миссионерская организация, которая проводит молебны, раздаёт бесплатный хлеб и суп. Именно там я с ним и познакомилась — примерно месяц тому назад. Будь проклят тот день, когда мой взгляд остановился на его порочном лице! Поначалу он был очень добр ко мне — одному Богу известно, как не хватало мне в жизни доброты. Он был первым человеком после отца, с кем я смогла говорить. Гренфел рассказал мне, что, как и я, потерял своё положение из-за невезения и козней врагов. Он говорил, что это не продлится долго. О, на первых порах он обращался со мной так хорошо… — Селия отрывисто рассмеялась. — Я влюбилась в него, доктор Уотсон. Такова моя судьба — полюбить демона.
Она улыбнулась, но в улыбке сквозила пустота, а на глазах у неё были слёзы. Я предложил ей свой носовой платок.
— Прошу вас, продолжайте!
При всём сочувствии, которое я испытывал к этой молодой женщине, попавшей в столь затруднительное положение, я не мог не волноваться за Холмса. Поэтому я с нетерпением ожидал, когда она объяснит, какая же опасность ему угрожает.
— Вскоре Джон Гренфел переехал ко мне. Мне в моём простодушии это казалось естественным. Мы были изгоями жестокого мира, и понятно было, что нам следует держаться вместе. Мы стали любовниками. — Умолкнув на время, она заглянула мне в глаза. — Это вас шокирует, доктор Уотсон?
— Мисс Лидгейт, я…
— А меня, боюсь, уже ничто не может шокировать. Бедность притупляет чувствительность. Прожив почти два года в ужасных условиях, лишённая человеческого участия, я с радостью откликнулась на предложенную привязанность. — Губы её скривила презрительная усмешка. — Но чтобы выяснить, какой жестокий и порочный человек завладел моим сердцем, не понадобилось много времени. Он стал бить меня, доктор Уотсон. Бил при малейшем поводе к неудовольствию.
Я знал, как глубоко в сердце человека может укорениться порок, но, несмотря на это, каждый раз при встрече с ним я испытывал огорчение и гнев.
— Больше он к вам не прикоснётся, — тихо произнёс я, положив руку ей на плечо.
— Вы не представляете себе степень его коварства! Когда мне с ужасающей ясностью открылась истинная природа этого человека, я поняла, что его гнев, питаемый какой-то потаённой ненавистью, толкает его к полному безумию. Я случайно обнаружила, что Гренфел разрабатывает против кого-то некий дьявольский план. Он старался хранить это в тайне, но однажды вечером, сильно напившись, не смог удержаться от хвастовства и рассказал мне, что задумал погубить Шерлока Холмса.
— Пожалуйста, продолжайте, мисс Лидгейт!
Было ясно, что дальнейшие события не предвещают ничего хорошего.
— Он затаил на Шерлока Холмса какую-то ужасную злобу и намерен погубить его. Гренфел разработал некое механическое приспособление, которое поместил внутрь одной книги из моего любимого собрания. Мне не удалось выяснить, как оно действует, знаю лишь, что действие его губительно.
— Вот ваша книга, мисс Лидгейт. — Я указал на растрёпанный том, лежащий на химическом столе Холмса. — Находящийся внутри механизм должен был направить в сердце читателя вот это, — добавил я, указывая на лезвие, воткнувшееся в потолок.
