Нет, не боялся Хивин царского гнева. Ведь не врал. Был он не простым часовщиком, а воистину великим мастером. Стоило ему поглядеть на чертёж, понял: сделать часы сможет. Но знал Хивин об Авадовом предостережении. Говорил мудрец: нужно Точные Часы заводить регулярно. Поймаешь однажды Истинное Время - отпускать его уж никак нельзя. А не то случится великая беда. Остановятся часы - что там власть, сама жизнь закончится. В смысле, Жизнь. Вся, вообще. Любая, то есть. Падёт тьма непроглядная, бедствия многие придут... А за ними следом, как полагается, и конец света. Лопнет Земля, что твой перезрелый арбуз. Такие дела. Заводить же часы сможет только тот, кто по уму равен самому Аваду. Ну или мастеру, который часы собрать сумеет. Ему, Хивину, значит.
Как на грех ученики у часовщика подобрались все как один глупые, точно винные пробки, и ленивые. Учиться не желают, только и норовят пораньше в кабак умотать. Да пусть их, в кабак, пусть к самому чёрту в логово - ты потом воротись, мастерство перенимай. Так нет, не хотят, сукины дети, хоть их раздери! Им горшок печной без опаски не доверишь, не то что часы. Тем более - Точные. Нельзя с такими приёмниками к Авадову изобретению подступаться. Ох, нельзя... Молчать надо было, молчать, старому дураку!
Ну да теперь уж не отвертишься. Принялся Хивин за работу, со списками-копиями, которые со старинных чертежей снял, сообразуясь. Трудился дни и ночи напролёт, и немногим даже раньше отведённого срока явил часы пред очи государевы. Дивится Авшрада: что за ерунда такая, незначительная? Вроде, коробочка - не более кирпича строительного размером, серенькая такая, и два на ней циферблата. На правом всего одна стрелка, и цифр нету. На левом и вовсе ничего, только какая-то сверху чёрточка.
- Ну, - говорит, - ежели обмануть меня вздумал, часовщик...
А Хивин кланяется, едва лбом об пол не бьёт:
- Как же я, холоп ничтожный, тебя, государь, обманывать посмею!
Так и кланялся, пока стража царёва его силой не выпрямила.
Завёл Хивин часы в доказательство слов своих ключиком малым... И началось Время Истинное. Побежало, закапало, как вода с дырявого потолка в дождь. Забрал царь часы себе, а вместе с ними - власть громадную, безраздельную. Стал всем царям царь, всем владыкам владыка: властвуй от пуза!
Доволен остался, конечно. Наградил часовщика щедро, при дворе оставил - часы заводить.
И шло время, шло-шло... Хивину хорошо: работать теперь не надо, разве так, для развлечения. Слуги свои появились - приказывай, чего желаешь. Только знай себе, часы каждое утро заводи. Ну, и учеников поучай. Здесь-то и беда: хошь расшибись, хошь повесься, а ученики - тупые-раступые. Все без разбору: и богатые, и не очень, и знатные, и не знатные, и всякие. Нету умного ни одного. Такие дела.
Идёт время, идёт. Капает. Хоть и Истинное, а людей-то старит. Вот и Хивин - дряхлеет и дряхлеет. Предупреждал Авшраду-царя: не на кого часы оставлять. А тому всё нипочём. Совсем зажрался своей всемирной властью, уж и выше самого Господа себя возомнил. Ничего, говорит, не стрясётся. Цыц, старик, каркать. Говори, да не заговаривайся! Твоя голова мудрая, но топору-то - ему всё равно.
Ну как тут быть? Плюнул Хивин: после нас, как говорится... Старость в довольстве, в сытости. Чего ещё надо?
Дряхлел-дряхлел, да и помер однажды утром.
Царю - хоть бы что. Мол, устройте, слуги мои, Хивину похороны богатые. А после и нового часовщика подыскать можно будет. Слуги ему: "Государь, чего-то небо потемнело... непорядок какой-то! День на дворе!" А царь одно своё: топор да топор.
Но уже к вечеру и до Авшрады доходить стало: плохи дела. Ветер льдом среди лета дует, воздух горло жжёт, словно огнём... Часы-то сегодня не заводили. Некому.
Часовщиков в царский дворец! Без промедления! Со всего мира чтоб!..
Стали сгонять часовщиков. И хивиновых учеников, и других разных. Нагнали целый полк - неужели ни одного толкового не сыщется?
Столпились мастера кучей посреди тронного зала, часы из рук в руки передают, и так и сяк вертят. Жмут плечами, сообразить не могут ничегошеньки. Разгневался царь - полетели направо-налево головы: маши, палач, топором усерднее! Глядишь, десяток-другой часовщиков казним, остальные со страху поумнеют. Их ведь много, со всего мира аж... Но и десяток казнили, и второй, и третий - толку нет.
