- Давай тогда расстанемся, если тебе от этого будет лучше, - сказал Н.-В.
- Ты сам знаешь, когда мне будет лучше - когда мы не будем расставаться. В принципе подобные диалоги пора издать в специальном самоучителе.
Шальная мысль - она и есть шальная мысль. "А что если ей сказать о Вере", - мелькнуло у Н.-В. Ведь перенесла же Василькиса Снандулию, может, она перенесет и Веру. И вообще, кто знает возможности человека, что он может перенести.
- Ты знаешь, - начал Н.-В. свое признание.
- Не хочу я продолжать разговор, - сказала Василькиса.
- Тебе не на чем ездить, возьми мою машину, все равно она без дела стоит в гараже.
Как же это ему самому не пришло в голову раньше - воспользоваться машиной Василькисы. Н.-В. немного посопротивлялся для порядка, сказав сначала вполне твердо: "Нет, я не могу", и, когда Василькиса сказала: "Ты просто хочешь меня обидеть", он смягчил отказ: "Как ямогу ее взять, это нехорошо", и когда Василькиса сказала: "Ты со мной говоришь, как с чужим человеком", Н.-В. сказал: "Хорошо, я ее возьму".
Прошло несколько пасмурных деньков, выглянула новенькая луна, и по ночному городу, где в темноте не так видна была грязь, Н.-В. летел на почти новеньком автомобиле, который ему доверили.
Они договорились с Василькисой так: Н.-В. вернется в город, постарается как можно быстрее уладить квартирные дела Снандулии и вернется на дачу. А Василькиса будет его ждать.
- Что нибудь вкусненькое привези, - сказала она на прощание.
И почти в пустом городе, почти в ночном, в пустынном переулке стоял телефонный автомат. И он работал. И Н.-В. позвонил. И когда раздался гудок, у Н.-В. замерло сердце. А потом оно застучало, потому что это был не деловой звонок, а сердечные дела. Но к телефону подошла не она. Это был дон Жан.
Потому что она спала. И прямо во сне Вера увидела, как кто-то подходит к ней. Это был Свя. Причем такой, каким она его видела в последний раз. И когда он подошел к ней, она так ему удивилась и обрадовалась, что поцеловала ему руку.
- Ну что ты, - сказал он, как бы не ожидая, - что ты, - как бы тоже удивись такому ее порыву.
- А тебя все ищут, - сказала она, - куда же ты делся?
- А я умер, - сказал Свя.
И, услышав это, она от неожиданности отступила даже назад:
"Как же так?"
- Не бойся, - сказал Свя, - я сам умер, от своей смерти.
- А как же ты здесь? - спросила Вера.
- Вот, пришел на тебя посмотреть.
- А как же ты умер?
- Это не просто так, - он сказал это совсем неопределенно и обнял Веру, и объятие было настоящим, а не мертвым, и оно было сильным. Все же она никак не могла поверить, что он мертвый.
- Не бойся, я с тобой, - почему-то сказал Свя.
И почему-то у Веры наступило странное безразличие к тому, чем на самом деле отличается смерть от жизни, как будто и смерть и жизнь были вещи одного и того же порядка, а не так, что жизнь была чем-то качественно другим, потому что Свя качественно ничем не отличался от прежнего Свя, и она хотела ему сказать об этом, но он сказал:
- Вижу, ты уже не боишься меня.
И она сказала:
- Нет.
- Я вижу, - сказал он.
- А ты будешь посещать меня?
И он сказал:
- Да.
- Да, - сказал дон Жан, - слушаю.
И вместо того, чтобы бросить трубку, Н.-В. сказал: "Можно Александра Сергеевича". "Пушкина?" - спросил дон Жан. И Н.-В. повесил трубку. Оба они были не дураки, и дон Жан догадался, что этому человеку не нужен Александр Сергеевич, и Н.-В. догадался, что дон Жан знает, что не Пушкин ему нужен.
- Кто это? - спросила Вера, - услышав звонок.
- По-моему тебе звонили.
- Кто?
- Спросили Пушкина.
- Тогда почему мне?
- Не мне же будут звонить и спрашивать Пушкина.
- Ошиблись, - сказала Вера, - закрой дверь, я посплю.
А Свя никуда и не уходил, он явно присутствовал в комнате. И как только стало совсем темно, он выделился из темноты сначала как силуэт, а потом по-настоящему.
- А к нему ты еще не приходил? - спросила Вера.
И Свя понял, что она говорит об Н.-В.
- К нему - нет, - ответил он, - еще рано к нему.
И он лег рядом с Верой совсем не как призрак, а по-настоящему. И Вера испугалась, что в комнату может войти дон Жан и увидеть их вместе. И, словно почувствовав это, Свя сказал:
