Шелест гранаты - страница 58

…Трибуна политически дурно пахнувшие перипетии обошли стороной: карты он, следуя заветам Ильича, презирал, в любви также придерживался строгих нравственных принципов, а потому в одиночку алкашествовал в своем «нумере»…

…Примерно через час под окнами нашей гостиницы раздался мат, топот ног и клич знакомого голоса: «Ребята! Ребята!». Мы выбежали из гостиницы и от рева Трибуна: «Я — ОСВОД[68]!!! Да я вас всех пополам перережу!!!» застыла кровь в жилах не только у нас: шобла местных расползлась, как говно на вешнем дожде.

С раскрытым ножом, Трибун попытался неправильными зигзагами преследовать позорно ретировавшихся, но вскоре силы остались лишь на сопровождение убегавших раскатами мата. Наш ученый, шмыгая окровавленным носом, поведал о том, как оригинальные изделия вызвали подозрения окрашиванием пальцев, простыней, но паче — соответствующих органов в счастливые детские цвета: за пару часов в крем существенно диффундировали из резины красители. Ссылки на то, что «это — китайские» девушки не сочли убедительными. «Икспидиция» закончилась выдворением из покоев, но — без задушевно приготовленного к употреблению спирта. Главный лозунг момента: «Спасти народное добро!» был с неодобрением встречен местными, вниманием коих женское общежитие тоже не было обделено.

Надо было выручать водителя. Его нашли по уголовному мату в кустах возле общежития. Плача, он отползал, как штрафник, подорвавший вражеский дот — оставляя кровавый след. Сквозь слезы, водитель рассказал, что блюстители порядка прибыли к месту грозной сечи с опозданием и никого не повязали, но наш грузовик угнали. Опрос страдальца был прерван репликой явно нетрезвого гражданина, высунувшегося из окна общежития: «Что, дружков своих привел?

Заходи, мы тебе очки-то поправим!» Реплика адресовалась ученому и не показалась убедительной, поскольку гражданин, согнув руку в неприличном жесте, очень уж поспешно отступил от окошка. То, что намеревались «поправить», функционировало в режиме монокля: одно стекло было выдавлено (вероятно — ударом кулака). Отсутствие стекла дало возможность увидеть, что ученый начал часто моргать: вероятно, он формулировал ответ, но его опередил водитель — неожиданно сильным, хотя и визгливым, голосом стал информировать притихшее общежитие о грядущем. Из немногих нематерных слов следовало, что обитательницы общежития и их посетители вскоре будут «поставлены на бабаночки», а некто Жирный — «пришит» с прямо-таки оргастическим упоением. Строились и планы глумления над могилой Жирного. Уже уводимый под руки, водитель с визгом метнул в общежитие камень, но не добросил. Не знаю, как подбирали натурщиков грековцы[69] при написании серии картин «Проклятье палачам!», но с таким накалом страстей им вряд ли приходилось иметь дело.

Делегация уже подошла к околотку, где стоял грузовик, как вдруг, взвизгнув тормозами, туда же лихо подкатил и Трибун на своем желтеньком «Запоре». Отрывисто задав несколько вопросов: «Что? Как? Кто?», и отстранив делегатов (в отличие от него — более или менее трезвых), он решительно вошел в отделение. Вышел — уже без водительского удостоверения, с ощущением поруганной чести, что нашло отражение в учиненной впоследствии дискуссии в прессе (рис. 3.8).

Фельетон о похождениях Трибуна.

… С водителем и учеными была проведена беседа, смысл которой был таков: тому, кто растратил себя, теша похоть в случках с доступными женщинами, не суждено стать счастливейшим из мужчин после первого прикосновения к своей Единственной!

Трибун подтверждал сказанное собственным примером. В ожидании машины (теперь, во избежание эксцессов, ее на ночь оставляли во дворе дома одного из офицеров полигона), мы собрались в холле гостиницы. Трибун решил использовать паузу, чтобы договориться со своей местной пассией о встрече. Никто не прислушивался, пока не раздалось: «Постой, постой, как же ты могла предать самое святое в этом мире — нашу любовь?» По-видимому, собеседница говорила нечто неприятное, потому что мрачневший на глазах Трибун заголосил опять: «Какое же ты имела право лишать жизни еще не родившегося человечка? Да ты — убийца, так и знай…» Собеседница бросила трубку, но настойчивый Трибун опять набрал номер: «Нет, ты имей совесть выслушать правду о себе…» Разговор опять прервался. Похоже, наиболее сильные впечатления вынесла миловидная дежурная, на столике которой стоял телефон: вся пунцовая, она не знала, куда деть глаза. Наконец, за окнами раздался гудок подъехавшей машины.