Не распознать пророков…
…в своих отечествах.
Запрятались – не отыскать.
Чьи слова раскрывали реалии, скрытые от непосвященных, горькие порой, тревожащие, за что пророков убивали, сберегая в веках их погребения, чтобы было куда приходить, вымаливать у кого милости-утешения.
Пророков больше не убивают – незачем. Избавляются от сочинителей, неуемных ниспровергателей, раскрывающих те же реалии, колкие, раздражающие.
– Это ты к чему?
– Всё к тому же…
Висят под крышей офорты Юрия Селиверстова, два офорта на одну тему, зеркально отображенные.
"Первородный грех".
Один купил у него, второй получил в подарок перед отъездом.
– Иерусалим увидишь… – сказал, и не тоска, нет, не тоска – неутолимое влечение к недостижимому слышалось в его словах.
Проживи он подольше, ходил бы по Старому городу, по улицам его и храмам – этого было не дано. Лишь у меня под крышей, на двух триптихах, Юрий Иванович Селиверстов.
Натруженная ладонь сеятеля, одна лишь ладонь, рассыпающая зерна по иссохшей, безводной земле: "В поте лица твоего будешь есть хлеб…"
Материнская ладонь с прижатыми к "груди" пальцами, словно баюкающая младенца: "В муках будешь рожать детей…"
И посреди каждого триптиха – Древо познания добра и зла с переплетением корней; ладонь изножьем его ствола, обращенная к небу с мольбой о прощении, змей-обольститель в ветвях Древа с яблоком во рту. "За то, что ты сделал это… будешь ползать на чреве твоем и прах будешь есть все дни жизни твоей…"
Селиверстов любил повторять: "Кто жить не умел, того помирать не научишь".
Прожил быстро, коротко, чрезвычайно полновесно, и ушел мгновенно, на взлете сил.
А на стене напротив, под той же крышей – иная гравюра, словно разместились они по библейской хронологии.
Мартин Туроф, восемнадцатый век. "Переход через Чёрмное море".
"Подними посох свой и простри руку свою над морем, и рассеки его, – и пройдут сыны Израиля среди моря по суше…"
Моше (Моисей) на берегу с поднятыми руками.
Вздыбленные волны в гребешках пены.
Проход между ними, и по нему, вслед за огненным столпом до Небес, движутся несметные людские потоки.
Случилось это в 2448 году от сотворения мира; фараон кинулся в погоню во главе пеших и конных воинов, с сотнями боевых колесниц, но волны сомкнулись и поглотили его войско.
– Владыка мира! – славословили пока что ангелы. – Бог воинств! Помогающий‚ спасающий и защищающий!..
– Замолчите! – возгласил Единый‚ Великий и Грозный. – Творения рук Моих погибают, а вы хвалу Мне поете?..
И если продолжить ту же хронологию, карта 1832 года, изготовленная в С.-Петербурге, – тоже у меня под крышей.
"С означением древних пределов XII колен Израилевых".
Святая Земля, протянувшаяся вдоль Средиземного моря. Наделы двенадцати колен, и отдельно, в углу карты, Старый город, Сион, гора Мориа.
Прислал карту незнакомый человек из Германии. Из дома для престарелых. Слушал, должно быть, мои передачи по радио.
"Вам, – написал, – может пригодиться…"
А возле нее, тоже на стене, карта для охотников и рыболовов Московской области, – вон куда жизнь занесла, за какие пределы библейской хронологии.
На карте помечено, где кого ловить, в кого где стрелять. Из отрядов хищных, копытных и грызунов, куриных и пластинчатоклювых, а также рыб всякого вида – по желанию и возможностям.
Признаюсь: грех держу за душой, с молодых лет.
Стрелял дробью в стайку реполовов на кусте.
Убил одного. Ощипал у костра, чтобы зажарить. Подивился малости тельца и выбросил.
На этом стоило бы закончить, добавлю самую малость.
"Переход через Чермное море" подарил Миша Ушац, художник.
Выдумщик в молодости, выдумщиком оставался на старости, одинокий Миша Ушац – веселый на людях человек.
Подарил и книжку "частушек, песенок, куплетов и страшилок". С надписью "Всегда твой".
Задумался я давеча,
И бьется думка-птица:
– Дана мне жизнь как ваучер,
Как ей распорядиться?
Быть может, мне вложить ее
В какое-нибудь дело?
А может быть, пропить ее
И ничего не делать?
А может, как в Гражданскую,
С винтовкой, на коня?..
Дана мне жизнь как ваучер,
Куда
вложить
меня?
Приступаешь к работе в сомнениях-колебаниях…
