— Ты много заказал, — заметил Уильям, — я столько не ем.
— К тебе приехали друзья, — веско заметил Джеймс, — из Лондона. Один, вон, — он кивнул в сторону Ричарда, — чуть не помер по дороге.
— Что-то случилось? — безразлично поинтересовался Уильям.
— Случилось?! — возмутился Ричард. — Разве ты не знаешь, что я не езжу каждый день на лошадях. То есть я на них вообще не езжу. И из Лондона никуда не выезжаю.
— Понятно, — видимо, объяснение Уильяма устроило.
— А как ты себя чувствуешь? — начал издалека Джеймс. — Как здоровье?
— Так себе. Устаю быстро, поэтому стараюсь меньше ходить. А так ничего.
— Отлично. Я получил твое письмо, где ты пишешь, что внес изменения в завещание после того, как Джудит вышла замуж. Подумал, может, ты уже и помирать собрался, — прямо заявил Джеймс.
— Мне Сьюзен все время говорит, что бумаги должны быть в порядке, — объяснил Уильям, — с тем, первым, завещанием пойди потом разберись, как быть с деньгами Джудит. Там ей приданое выделялось, а оно уже и не нужно.
— Ничего страшного, — пробурчал Ричард, — разобрались бы как-нибудь.
— Я и вас упомянул в завещании, — не слушая, продолжал Уильям, — суммы не очень большие, но обидно не будет. Вполне все достойно. Так считает Сьюзен.
— Что-то твоя старшая дочь рьяно взялась за дело. А она что получит? — спросил Джеймс.
— Все. То есть за исключением того, что завещал другим. Два дома, мой и моих родителей, земли и те деньги, которые останутся после выплаты остальным. Это большая сумма. Она будет ухаживать за Анной.
— За это и я готов ухаживать за Анной, — предложил Ричард и смутился, поняв, что пошутил не очень удачно.
— В смерти нет ничего страшного, — продолжал Уильям, — это естественно. Поэтому я не вижу ничего страшного и в написании завещания. Сьюзен права. Зачем после моей кончины разбираться, что кому должно достаться.
— Страшного ничего нет, но и говорить об этом много мы не будем, — подвел черту под беседой о завещании Джеймс, — давай-ка выпьем за нашу встречу.
Уильям сделал пару глотков и поставил бокал на стол.
— И пьешь ты тоже теперь мало, — уточнил Ричард, любивший в свое время посидеть с другом после ужина и выпить пару бутылочек припасенного к таким случаям вина.
— Помнишь, сиживали мы с тобой в трактире возле театра? — продолжил тему Джеймс. — Какое там было пиво, какой эль!
— А сейчас что? — заинтересовался Ричард. — Хуже стало? Знаешь, везде хуже стало. Хозяева не те, еда невкусная какая-то. Ээ-эх, — он выпил вино до дна, — а здесь вино неплохое, — он наполнил бокал снова, — давай, Уильям, выпьем за нашу дружбу. Ты брось тосковать.
Постепенно разговор стал живее. Уильям с аппетитом, о существовании которого он успел даже забыть, ел заказанное мясо и запивал его вином.
— Джеймс, как театр, расскажи. Я тут отстал немного. Не знаю, что там теперь происходит в Лондоне.
— Появилось много молодых авторов. Пишут, скажу тебе честно, не так, как ты. Той легкости нет, и слог не тот. Публика хочет видеть больше декораций, пышных костюмов. В моде трагикомедии. Твоя пьеса о Генрихе Восьмом продолжает идти с успехом. Я усовершенствовал залпы из пушек, и пожаров больше не случалось.
Уильям с интересом слушал друга, но ему казалось, что он никогда не был участником той жизни. Он не мог поверить, что и сам играл с удовольствием на сцене, писал пьесы. Лондон теперь виделся ему далеким, недосягаемым городом, в который и добраться-то невозможно.
— Ты бы не взялся написать еще что-нибудь для нас? — осторожно спросил Джеймс.
— Боюсь, что не смогу, — ответил Уильям честно, — то есть не подумай, что я не пишу совсем. Иногда бывает, вдруг сажусь и начинаю писать. Пишу про свою жизнь. Но разве ж это кому интересно? Только мне самому, да и то не всегда. Иногда по нескольку месяцев не притрагиваюсь к бумаге.
— Если вдруг захочешь, то даже не раздумывай. Мы обязательно возьмем твою пьесу.
— Как дела в типографии? — обратился Уильям к Ричарду. — Как Марта?
— Второй вопрос вызывает у меня икоту. А типография все так же. Старший сын помогает. Если б не его способности, давно б прогорели. Одна из дочерей вышла замуж — все ж легче стало. Марта постоянно меня ругает. Ей, как всегда, и так нехорошо, и этак.
