Да, такою он ее не видал. Она казалась ему чужой, незнакомой. Это не та беловолосая вертлявая девчонка, какую он знает едва ли не с той поры, как впервые вышел сам за калитку. Играли, росли вместе, дрались меж собой и против гвоздиковских; Глашка принимала участие чуть ли не во всех битвах. Бегала за ней вся их улица. Многие, от Митьки Плюща и до Глущенко Сережки, подметывали в школе ей записочки. Он не писал. Не нравилось, как другие изгалялись в своих сердечных тайнах, хвастались, а иные, еще хуже, насмехались над девчонками.
В пасхальные каникулы возле них, как и всегда, собралась компания. Сашка Мороз, чубатый верзила, с трудом одолевавший в два захода последние классы, сплюнул в сторону двора Глашки и выругался. Он, Николай, влепил тому оплеуху. Быть ему битому — Сашка отпетый босяк, но рядом встал Костя.
Глашке, видать, передали. С той поры она дольше Обычного задерживала на нем взгляд, по всякому пустяку обращалась в школе, бегала к ним домой. Так, ни за чем; потаскает Гришку, понянькается с младенцем, Борькой, а сама вскользь косится на трюмо в горнице К нему, Николаю, и слова не уронит, будто его и нет; тем же отвечал ей и он.
Не поверил. Вишь, со станции! От отца. Увидала его… От догадки такой у Николая похолодели щеки; он вдруг ощутил знобкую прохладу, будто пахнуло из леса.
— Не из депо я вовсе… — шепотом созналась она.
Показалось Николаю, будто они на базарной площади в воскресное утро. Лю-юду круго-ом! Все на них смотрят. Замирая, повел взглядом. К яви вернула Глашка; она первая опамятовалась, ухватив за руку, потащила.
— Пойдем лесом, кругом… Вернемся домой проулками…
Странно, меж желтыми стволами сосен виднее, чем у школы. Шли, касаясь локтями. Не говорили. Просто так шли и шли.
— Завтра уезжаю с папой в Городню. После вступительных экзаменов вернусь на немного… Сходим еще в школу? Лесом, а?
— Я тоже уезжаю.
— Куда?
— В Николаев. В морскую школу… Военно-фельдшерскую.
— Фи! Скатертью дорога! — она крутнула бантами и побежала, загребая песок, к своей калитке.
Вот такая Глаша понятна ему.
Николай сдержал слово — ездил в Николаев. Отец не противился. Выделил долю из месячного заработка, упросил знакомых машинистов, чтобы те в Бахмаче пересадили его на кременчугский поезд.
— А там рукой подать, — напутствовал Александр Николаевич сына, усаживая на товарняк. — Язык до Киева доведет.
Обговорили, коль примут, он приедет домой на денек.
Через неделю Николай вернулся. Недобрал балл; нужно девять, даже восемь с половиной. У него — восемь. Вспоминал о своих мытарствах, дорожных и вступительных, без сожаления, даже с захлебом, что несвойственно ему. Повидал мир! Сроду нигде не бывал. А главное — море! Вот воды! Не то что в Снове. Солнце заходит прямо в море, как у них — в лес.
В первый же день сказал отцу:
— Веди в депо.
— Успеется, — неопределенно ответил Александр Николаевич.
Улучив момент, Кулюша, старшая из сестер, глазастая, как и все Щорсы, отвела за дальнюю яблоню, к дровяному сараю.
— Глашка прибегала, — делилась она, вытягиваясь на цыпочки.
— Говорила про что? — Николай отвел взгляд.
— Вошла в сарай вот, посидела на твоем топчане, полистала книжку…
Его вдруг потянуло за калитку. Сестра, пристыженная, все же сказала вслед:
— Не выходи на улицу… Она вчера уехала.
Опустел вдруг для Николая поселок. А ведь рвался, думал, застанет. Так и уехала в ссоре. Непременно мириться приходила. Занавески на ее окнах те и не те; знал, там теперь для него совсем пусто.
Потянуло к школе, как тогда. Постоял у забора, где она хотела его испугать, прошелся сосновой опушкой. Все выглядело другим. Пусто. Почувствовал себя одиноким.
До заморозков Николай ночевал в своем «кабинете», в дровяном сарае. Давно, еще со второго класса, отгородил уголок у оконца: сколотил топчан, стол, вместо табуретки пристроил сосновый пень. На полочке, у изголовья, разместил все свое хозяйство — книжки, кое-что из слесарных и столярных инструментов, выделенных дедом Табельчуком. Тут же и крохотный глобус, подаренный отцом еще при жизни матери. Строгал, пилил, обтачивал железки в тисочках. По привычке уединялся и сейчас. Уроков не готовить — просто читал. Таскал книги от дядьки Казн. По утрам пробирало под ватным одеялом. Раскопал в чулане старый отцов кожух.
