И тут же вспомнил Иринину записочку: "Рассказать правду очень трудно, и молодые люди редко на это способны". Лев Толстой.
От записки мысли Игоря перескочили к самой Ирине. Сестру он любил, любил всегда, только теперь, когда она стала уже совсем взрослой закончила институт, доктор, - что-то в их отношениях не надломилось, нет, а разрегулировалось.
Раньше все было проще.
Вот он, третьеклассник, пришел к ней, студентке второго курса, и под секретом рассказал, что, будь у него рубль, он бы мог сегодня в школе купить замечательные образцы красоты женского тела. Услышав такое, Ирина в первый момент опешила и не сразу поняла, что Гарька Синюхин продавал ребятам открытки с обнаженными дивами по рублю за штуку.
Но стоило Ирине сообразить, о чем речь, как она отреагировала легко и точно:
- Рубль за такую красоту - дорого. Хочешь, в воскресенье пойдем в музей, и там за тридцать копеек насмотримся на настоящую красоту?
- А они на самом деле голыми будут? - деловито осведомился Игорь.
- Конечно.
Тогда было просто. А теперь все стало сложнее. Почему? С каких пор? Едва ли Игорь сумел бы ответить на эти вопросы с точностью - нужны мудрость, отстранение во времени, нужен особый склад ума, чтобы понять и правильно оценить порой едва уловимые события, приводящие к большим изменениям.
Однажды к Ирине приехала подруга Ольга. Девчонки готовились к решающему экзамену, а пятиклассник Игорь, чтобы не мешал, был изгнан из их общей с сестрой комнаты. Он безропотно подчинился и, пристроившись за обеденным столом, чертил проекции какого-то кронштейна. Все было тихо и мирно, пока Игорю не понадобилась тушь. Он вошел в свою комнату и сказал:
- Мне нужна тушь.
- Ну и бери, - не взглянув на брата, отозвалась Ирина.
И тут Игорь будто впервые увидел Олю. Длинноногая, яркая, вызывающе-привлекательная девушка развалилась в кресле. Задрав пятки на край стола, она громко вычитывала из толстой книги какие-то совершенно непонятные Игорю медицинские термины. Впрочем, не загадочный текст привлек Игорево внимание, а сама Оля, а точнее, стройные девичьи ноги.
Такого он еще не испытывал. Будто горячей волной захлестнуло его, даже дышать сделалось трудно.
И как она заметила, как только поняла?
- Ну чего ты вытаращился? - не поднимая головы от книги, спросила вдруг Оля. - И чего молчишь? Большой уже, соображать надо. Нравлюсь я тебе? Так давай объясняйся! Можешь на колени встать, а можешь и не становиться. Эх ты, Таращик!..
Каких только прозвищ не придумывали Игорю в школе - был он одно время Колдуном, Игопкиным, был полковником Барком - и никогда не обижался. А тут, услышав этого Таращика, Игорь прямо-таки задохнулся от обиды, покраснел и совершенно растерялся.
Позабыв про тушь и про незавершенный чертеж, Игорь позорно ретировался из дому и долго еще избегал не только Оли, но и сестры, бывшей невольной свидетельницей его посрамления.
Взбудораженный Игорь возвращался домой...
Ехала домой и Ирина. Меньше всего думала она о делах семейных. Человеку, только-только принятому в большую клинику, впервые почувствовавшему всю тяжесть ответственности, налагаемой званием врача, человеку, к тому же честолюбивому и больше всего на свете опасающемуся, как бы кто-то не заметил его неуверенности, страха перед больными, неловкости и колебаний, все остальные заботы, кроме забот медицинских, представлялись такими незначительными, обывательскими и ничтожными, что Ирина была бы, вероятно, крайне удивлена, спроси ее кто-нибудь: "Вас не беспокоит поведение брата? Не кажется ли вам, что Игорю надо помочь?"
Так бывает - даже очень хороший, по-настоящему душевный, любящий человек утрачивает вдруг остроту восприятия, стоит ему излишне сосредоточиться на себе, на своих сугубо личных проблемах.
Игорь и Ирина столкнулись у ворот дома.
- Привет, доктор! - сказал Игорь.
- Привет, мученик науки. Что нового?
- "А просто так удачи не бывают, а просто так победы не придут, отчаянно фальшивя, запел в ответ Игорь, - и самолеты сами не летают, и пароходы сами не плывут".
- Поешь? Ну пой, ласточка, пой, где сядешь?
